Это казалось настолько несерьезным, что Главный штаб строительства счел возможным забрать оттуда Успенского и перебросить его в Сосновец, где прорыв был ясен. Надвоицы считались вполне благополучными до того часа, когда весенняя вода начала напирать на недоделанные 10-й шлюз и 23-ю плотину. Этот «хвостовый» прорыв был ликвидирован авралом в марте месяце.
Но прорыв шел дальше по трассе. Его как бы катила перед собой весна. Он докатился до Тунгуды, и там он принял более серьезный характер. В Тунгуде сооружения были готовы, но существовал кубатурный прорыв на канале как следствие недоучета сил противника, в данном случае — весны. Здесь могла образоваться закупорка вены с водоизлиянием во все стороны.
Кроме недоучета весны здесь сохранялись следы кирсановской туфты, когда рабсила была преждевременно переброшена отсюда в Надвоицы. Следовательно, прорыв был отчасти «туф-товый».
Наиболее серьезный вид прорыва наблюдался в Шижне. Прорыв не только производственный, но и бытовой.
Шижня была самым отдаленным участком строительства. Здесь было севернее и холоднее. Здесь летом были еще белее ночи и зимой еще темнее дни. Здесь было дальше от дома, письма шли дольше, новости приходили позже. Железная дорога проходила стороной. Доставка снабжения была сильно затруднена.
Чувство оторванности порождало в людях отчаянность. Нигде не было такого злостного РУРа, как здесь. Наиболее упорные отказчики были именно в Шижне. Не желающие работать люди получали урезанный паек, но многие из них по-прежнему продолжали филонить. Их выработка была крайне низка. Это увеличивало прорыв на производстве.
Производственный прорыв ухудшал моральное состояние людей, и это разлагало лагерь. Плохо работая и переходя на уменьшенный паек, они вшивели и хворали. Лагерники давно заметили, что на отказчике вошь злее бывает. Эго происходило оттого, что человек всячески опускался.
Получалось так: бытовой прорыв вызывал прорыв производственный, который в свою очередь вызывал прорыв бытовой. И так, влияя друг на друга и отражаясь друг в друге, эти два прорыва слились в один большой, глубокий, северный шиж-ненский прорыв. Это не был заколдованный круг — преодолевать прорыв следовало с производственного конца, с дисциплины труда.
Весна вкатилась в Тунгуду. Расселась по всем дорогам, по всем тропам. Широкую свою сияющую рожу она наклонила и к 6-му боевому участку.
А на 6-м боевом участке, на 182-м канале, громадный прорыв. В этот прорыв проваливается весь наш канал, все наши труды, все наши заботы.
Ударники 6-го боевого участка дважды брали на себя обязательство полностью уничтожить отставание бригады. Но они не только не исполняли своих торжественных обещаний и клятв, но и количество отстающих бригад увеличивалось.
— Мы нанимались разве?
Вожак подмигивает своей бражке, и та хохочет громко и вызывающе.
— Местность здесь здоровая, — говорит Соловьев-отказчик, не только сам не работающий, но и сколотивший вокруг себя компанию приверженцев. — Против этого мы не говорим, хорошая местность. А работать мы не станем.
Братва восхищенно слушает вожака и одобрительно хохочет. Эх, яд-парень!
Напрасно воспитатель усовещевает их: только смеются.
— Ну, прорыв — подумаешь, слезы.
А между тем мало в Тунгуде рабочей силы. Мало ударников. Много лодырей. «Перековка» выслала в Тунгуду свою специальную бригаду для выпуска особого штурмового «Бюллетеня».
Осталось десять дней. Чтобы выполнить мартовскую программу, придется удвоить нормы выработки. На 13-м шлюзе много недобранной скалы и грунта. Там же не загружены ряжи.
Завтра — первый день штурма и завтра же, еще до развода, во всех бараках должны быть экземпляры штурмового «Бюллетеня».
Утром люди в серых бушлатах уходят на 13-й шлюз, к устью реки Выг. Воспитатель каждому дает листовку — первый «Бюллетень» выездной редакции. У каждого — листовка. У каждого — план. Каждый каналоармеец знает теперь, сколько, какую норму он обязан сделать.
По гребню строящегося канала к 13-му шлюзу идут двое.
Остробородый человек с шарфом, замотанным вокруг шеи, смеется и шутит. Это Айванов, строитель знаменитого Ша-ваньского шлюза. Когда Шавань была закончена, ему поручили достраивать тунгудский участок. Тяжелое кирсановское наследство досталось Ливанову.
И однако он шутит и улыбается так же, как и другой — инженер Верховский — инспектор Френкеля, присланный им в помощь Ливанову.
Работа начинает развертываться. Но не все ладится сразу. Вот человек бранится. Верховский идет к нему. Человек яростно бранится оттого, что тачка соскочила у него на повороте с катальных досок: колесо тачки скрылось под снегом. Почему катальные доски положены так скверно? Кто виноват? Ясно, бригадир. Ему бы до развода на производство притти, а он дрыхнет до десятого часа. Ему бы до начала работ как следует осмотреть все и как следует наладить, а он чешется да зевает.