Я считала его за вора, а он бандитом был, убивал людей. Со мной он о своих делах не говорил, но я сама видела, что его компания была очень серьезная. Вот один раз он мне говорит:
— Одевайся, пойдешь со мной.
— Куда, Витя?
— Увидишь.
Пошли... Что дальше — помню плохо. Я в той квартире от витькиного зверства упала в обморок.
Очнулась на дворе — он мне уши снегом трет и шепчет:
«б гимназисточку из себя корчишь». Потом сама привыкла.
Прошлого не таю. Убивала и я.
...Я всего не рассказываю. Если моя жизнь приснится кому, в поту тот человек проснется.
Так через тюрьмы, исправдом, через Соловки добралась я до Беломорстроя.
Привез меня сюда милиционер. Мальчик почти. Посмотрел на меня и говорит:
— Вот дорога... Идите, товарищ, в первый лагерь.
Я стою и ужасаюсь. Ведь лес кругом. Как же никто не сторожит? Или стражники в лесу спрятаны? Пошла тихонько по дороге. Так и не встретила никого.
Думала — меня сразу на трассу пошлют.
Но, должно быть, я коменданту слишком дохлой показалась. Поставили работать в вольную столовую подавальщицей.
Относились здесь ко мне хорошо. Прошлым не тыкали. Только скучно было: какая же это работа. «Один раз борщ флотский, два консоме». Несешь поднос и думаешь: хоть бы срок скорее вышел. Хоть бы минус шесть дали и то все-таки жизнь.
Про канал я тогда знала плохо, вернее, не интересовалась. Что шлюзы эти, что на горох коленями — одно и то же для меня было. А на фаланги, на соревнование и знамена я смотрела так: всякий скорее на волю хочет выскочить. Один на штык лезет, другой начальнику кланяется. Раньше набожными прикидывались, теперь с трибуны обязуются.
Злости и озорства во мне по горло было, хотя я начала уже остывать. Иной раз воспитательница скажет:
— Ты бы, Павлова, «Перековку» прочла.
А я смеюсь:
— Что ты меня агитируешь. Ты каэрок учи, они грамотные. А мне зачем газета. Я до ветра еще не хочу.
Или ругаться начну. Так, ни с чего, душу отвести. Одно слово гаже другого. Со мной даже разговаривать боялись.
Но вот однажды приходит ко мне бетонщик Ковалев. Я про него давно слышала, что он с начальством «ссучился» — стал не то бригадиром, не то десятником. Даже видела его портрет с надписью «перекованный». Приходит этот Ковалев и говорит:
— Таська, сумасшедшая... Чего ты с бабами царапаешься. Ступай работать на трассу.
Я отвечаю:
т
%
' !
Фото Павловой — так бы га она раньше зарегистрирована в МУ Ре
— Сам ссучился — других тянешь. Все равно, Коля, раньше срока не выйдешь.
Думала, этим его срежу. А он только засмеялся.
— Это, — говорит, — я уже сто сорок раз слышал. Думал, ты, Таська, умнее... Дело не в сроках. Вот я кончу канал — в техники пойду.
— С «медвежатами» играть?
— Брось, Таська, ты меня знаешь.
— А ты меня не агитируй.
Так ни до чего и не договорились. Потом он еще раза два заходил и все рассказывал насчет плотины. Насчет своей «Пуарэ». Упрямый был до невозможности... Под конец я говорю:
— Чет же я сама пойду, Коля? Там одни мужчины. Опять блатные дела пойдут.
— А кто тебе женщин не велит собрать?
Собрались.
Некоторые из каэрок говорят:
— Нет, из этого дела ничего не выйдет. Павлова одним словом бригаду опозорит.
Тогда я твердое слово дала. Девчонкой маленькой вести себя буду. Язык скушу, чтобы гадость какую не выплюнуть.
Стала работать на тачках. Откосы высокие. Тачка жилы вытягивает. Даже пальцы на руках белеют. Первые дни, казалось, ляжешь грудью от усталости и заплачешь. Но держалась — не хотела, чтобы на женскую бригаду пальцами тыкали. Каэркн тоже не сильнее меня были.
Потом поняла, что не сила нужна. Можно так тачку грузить, что самый здоровый через полчаса задохнется. Если камни к рукояткам наваливать — весь груз на весу везешь. Так можно грыжу получить. А чем ближе к колесу, тем легче.
Сначала я поняла тачку, а потом начала понимать, что вокруг. Толкаешь гачку на гору и видишь: лежит в лесах канал. Днем на корыто похож. А вечером весь в электричестве, точно Тверская. Стелется дым, паровозы кричат. За поворотом аммонал ухает. Наташка из нашего барака диабаз рвет... А на дне, по откосам, в лесу тысячи людей копошатся... Черным-черно! Ужасная сила. Я таких картин даже в кино не видела. И все преступники! Все соцвреды!
Я с виду слабенькая, худая. Через шубу ребра можно пересчитать. У нас вообще в бригаде сильных не было. А ведь постепенно до 165 процентов поднялись. Перехватили красное знамя, в «Перековку» попали. Я сама раньше над флагами смеялась. Тряпки и тряпки. Вора золотыми мозерскими часами не удивишь... А тут сама знамя в откос втыкала, сама с работы уносила.