Но вот на лодке через Выг переезжает гистр Хрусталев.
Хрусталев деловито проходит по обволоке. Он останавливается и ногами, слегка покачиваясь, ощупывает, прощупывает больные места.
— Здесь загружайте выше на полметра. Тут подымите на метр.
Он укладывает дамбу, приготовляя ее к операции.
Успенский ходит за ним и, мысленно повторяя его движения и жесты, думает:
«Профессор, какой профессор!»
Положение было спасено.
Здесь жили раскольники. Жили. Помирали. Покойников хоронили в песке на бугре. Песок привозили издалека, за много верст. В Выг-острове песка не было.
Шли века. Рос песчаный кладбищенский бугор. А потом вместо монахов пришли сюда каэры из Москвы, Ленинграда, Ростова, воры из Одессы и Киева, баи и муллы из Ашхабада и Актюбинска, кулаки с приднепровских степей.
Здесь, в узких берегах, два шлюза и любопытнейшее сооружение: Выгостровская плотина. Она должна поднять воду на шесть метров.
Выгостровская плотина невысока и остроумно проста по конструкции.
Она состоит из брусков контрофорсов, обшитых по профилю досками.
Для придания плотине устойчивости конструкция загружена камнем. Это самая простая и, может быть, самая остроумная из беломорстроевских плотин; придумал ее инженер Журин буквально на ходу: во время посещения участка начертил схему карандашом, получил тут же согласие главного инженера Мо-гилко и пустил в стройку.
Плотина не представляла трудности.
Трудно было с засыпкой ряжей. Нужен был песок.
Ананьев вышел из положения. Он решил пустить в дело и «песчаное кладбище». Другие карьеры были далеко. Прямо с автомобиля песок сыпали в ряжи шлюза.
Когда Френкель приехал туда, он увидел следующую картину. Подъезжает грузовик, на него налетает вихрь людей, песок летит в воздух. Минута — опять следующий грузовик. Френкель смотрел, смотрел — и крыть нечем. И разгрузка такая же замечательная. Автомобиль влетает и через полминуты разгружен. Хронометраж работы — предельный.
Френкель смотрит.
Ананьев в полушубке, горбясь слегка, разыгрывая бедного родственника, идет навстречу.
— Почему возите песок в ящиках, а не на платформах?
— Виноват, не подумали о платформах.
Френкель знает: Ананьев хитрит — в ящиках удобнее, а спорить не хочет.
— Садитесь, едемте на карьер.
Дорога разметена, лежит как гудронированная.
Карьер для добывания песка как вырезанный.
Френкель останавливается, он умеет стоять так по четыре часа.
Стоять, спокойно взвешивать ошибки. Френкель ничего не сказал, так как он никогда не хвалит, но в других местах требовал такого же хронометража, говоря:
— На Выг-острове так делают.
До приезда Успенского Ананьев работал прорабом.
«Было экстренное собрание инженеров и техников всего Шиж-ненского узла, — рассказывает Ананьев. — Приехал новый начальник отделения. Вошел сутулый человек, молодой, хмурый, и, не здороваясь, приказал всем нам представить к десяти часам утра следующего дня программу будущих работ и отчеты о проделанных. На нас напал ужас. Я пошел в свой кабинет. Через некоторое время пришел туда и Успенский. Приходит и спрашивает: «Где инженер Ананьев?» Потом, к моему удивлению, подходит ко мне и говорит буквально следующее: «Ты, старикан, хорошо работаешь, старайся. Пора уже возвращаться к нормальной жизни». Мне стало весело, я засмеялся и сказал: «Хорошо!»
С тех пор так я и пошел «стариканом».
С этого дня началась самостоятельная творческая работа Ананьева на Беломорстрое. Вот почему он засмеялся и сказал: «Хорошо!»
Это был трудный экзамен для человека, отвыкшего работать по-настоящему. Его пугает ответственность. Он работает без контроля, без согласования, с прохладцей, без увлечения. Он видит странную вещь: каэры, кулаки, правонарушители работают с воодушевлением, увлекаются работой.
«По выходе из камеры, — пишет в своих заметках Ананьев, — я готовился к тяжелой физической работе в условиях тюремного быта, и, только приехав в Шижню, я увидел и понял необыкновенные вещи, до которых не додумался ни один из самых гуманных мыслителей цивилизованной Европы... вернуть заключенных в семью трудящихся путем их перевоспитания и приучения к коллективному труду».
Один из бригадиров, бывший тридцатипятник, погибший от несчастной случайности, произнес замечательные, полные высокого настоящего пафоса слова:
«Я сделал вам шестьдесят три человека. Думаю, что они заменят меня одного и я могу умереть».
Эти слова врезались в память старого инженера.
Встает Ананьев раньше всех. Зима. Сыплет снежок. Снежок сыплет на рельсы. Ананьев обходит пути и проверяет чистильщиков снега.