Палуба. Плетеные кресла. Пароход. Канал. Замечательная страна, замечательные люди!
Сталин держит карандаш.
Перед ним карта края.
Берега пустынны. Глухие деревеньки. Целинные земли покрыты валунами. Нетронутые леса. Пожалуй, чересчур много лесов, они захватили лучшие почвы. А болота? Болота ползут, упираются в самое жилье человека, пожирают дороги, делают жизнь неопрятной и тусклой.
Увеличить пашни. Болота осушить.
Карельская республика права, ей надоело называться «суровой и болотистой», она хочет называться «веселой и хлебородной».
Карельская республика желает притти в бесклассовое общество как республика заводов и фабрик. И Карельская республика войдет в бесклассовое общество, переменив свою природу.
Заводы, заводы, заводы. Энергию лесов, энергию болот, энергию скованных Беломорстроем водопадов превратить в заводскую энергию!
Карелия должна иметь свой флот.
Этот флот Карельской социалистической республики советов вырастет на Беломорском канале.
Вот приблизительно о чем беседуют трое из Политбюро на палубе «Анохина».
Они ходят по палубе, курят, шутят, беседуют. К ним подходит Ягода.
Тут рождается идея Беломорско-балтийского комбината.
А позже, когда маленький «Анохин» подходит к Белому морю, к рейду порта Сороки, наркомвоенмор Ворошилов будет принимать парад судов. Суда эти неожиданно вынырнули из расщелины канала на рейд. И долго будут смотреть с удивлением стоящие на рейде иностранные корабли на эту советскую флотилию, долго говорить между собой о смелости большевиков, о том, что на кой чорт им теперь огибать Скандинавию, чтобы попасть из Балтики в Беломорье, и о том, что в мире происходит что-то неладное...
Это «неладное» продолжается и растет. То оно выскочит тем, то иным, а то и Беломорско-балтийским комбинатом, который совсем переделает отсталую некогда страну в страну передовую, в страну бесклассового общества, довершив до конца национальное развитие Карелии.
И вот уже на сессии ЦИКа СССР в докладе о народнохозяйственном плане на 1934 год тов. Межлаук говорит: «В 1934 году вступают в стройку несколько таких гигантов, которых мы не знали ни в одном плане предшествующих лет. Беломорско-балтийский канал сейчас превращается в комбинат, на строительство которого затрачивается в первом году 96 миллионов рублей, т. е. сумма, почти равная стоимости всего канала».
В шестнадцатом веке два англичанина — кондотьеры — проплыли с новгородскими ушкуйниками из Финского залива в Белое море через Ладогу, Онего-озеро, переволоками в Выг-озеро и в Сороку.
Англичане видели необозримые строевые леса, варили на ужин аршинных форелей и сладкую семгу — рыба в лесных озерах и речках была в дивном изобилии, — ценной пушниной, выменянной на клинки и дешевые ткани, нагрузили доверху ладьи. В Белом море дивились стадам морского зверя и караванам птиц. Это был девственный пустынный край, не менее, пожалуй, богатый, чем Индия или Америка.
Взбудораженной фантазии английских кондотьеров представился необыкновенный план: что, если прорыть переволоки и очистить русла Выга и Повенчанки, — торговые суда станут свободно черпать неизмеримые сокровища в глубине этого края. Замысел был в стиле завоевания царства Монтезумы и не лишен здравого купеческого смысла.
Прошли столетия. Петр Первый, идя из Архангельска завоевывать невские берега, проплыл тем же путем. В плане государственных работ им был намечен канал из Сороки в Онежское озеро. Дворянская контрреволюция восемнадцатого века сочла более выгодным вместо осуществления петровских замыслов без затрат непосредственно выколачивать зерно из мужицких душ. В девятнадцатом веке архангельские губернаторы, заинтересованные в оживлении края, подавали докладные записки о пользе прорытия того же канала. «Навек во всем мире будет прославлено имя того, кто построит это величайшее сооружение», — говорится в одной из книг. Царское правительство предпочитало обходиться без вечного прославления. Россия была отдана на легкий грабеж иностранцам, великим князьям и дворцовому кругу, всевозможным расторопным проходимцам. Российский империализм с картонными башнями на дредноутах, с неизмеримой тупостью надутого великодержавия — залитый кровью рабочих и безоружных «инородцев», — шагал по линии наименьшего сопротивления в пропасть, куда история и плюнула вслед.