В дождливый день 26 сентября приезжие с канала добрались до родного Буденновского района ЦЧО. Случилось им проезжать бывший арестный дом. Неприятные воспоминания. Однако перед воротами арестного дома бьет фонтан, цветут газоны. Что здесь? Уже три года — санаторий. Колхозный санаторий. Санаторий, где с ранней весны до позднейшей осени отдыхают крестьяне Буденновского района. Учреждение, немыслимое при единоличном хозяйстве.
Дмитрий Щека с товарищами едет в Криворожье.
«Освободился я 3 августа и поехал с бригадой на это строительство. Провожали нас очень хорошо. Ехали мы с большой радостью. В веселом настроении, рады, что дождались свободы. Ехали в плацкартных вагонах. Нам по дороге и ГПУ и все оказывали помощь, кушали мы без очереди в столовых по своим документам. У кого не было денег — давали под расписку в счет Кривстроя».
Едет на Электросталь Кошелев с товарищами.
«Я остался на 10 дней, чтобы организовать хорошие проводы, чтобы ребята ехали на волю здоровыми, бодрыми. В первой партии 300 человек, я поехал сопровождающим. Со мной Захаров и Булин — это была основная тройка наших активистов. Ехали до Ленинграда шесть суток. С первого же дня мы наметили план, что нам делать в вагоне. Мы знали: если пустить ребят на произвол, то, может быть, найдутся желающие пить, а то и воровать, потому что среди них были колеблющиеся. Выпустили стенгазету. Эту газету окружили не только наши ребята, но и вообще едущие в вагоне. Столпилось народу ужасно сколько. Стали интересоваться, откуда мы едем, кто мы такие. Я этот момент использовал, начал делать лекцию. Меня засыпали вопросами. На вопросы отвечал не один я, — Булин отвечал, Михневич, Золотухин и Казарин.
На Званке Захаров, тот, что из актива, напился, сукин сын, да так, что ребята втащили его в вагон и положили спать. Когда я собрал собрание, начали мы этого парня бузовать так, что ужас. Он проснулся — уже в стенгазете была о нем заметка, и лозунг висел: «Клеймим позором пьяницу Захарова». Захаров собранию нашему дал честное слово, что это с ним будет в последний раз.
В Ленинграде у нас была пересадка. Сбираем бригадиров всех, сбираем актив, вменяя в обязанность им отвечать за своих людей. Поручаем каждому бригадиру в своей бригаде заключить договор на социалистическое соревнование, на лучшее следование торые не весьма приятно. Но когда мы достали газету «Правда», прочитали статью Когана, несколько слов я сам рассказал о Беломорстрое, тут стали смотреть лучше, иные дали свои адреса, просили, чтобы я с ними переписывался».
В Москве уже Квасницкий. Он пишет у конторки Московского почтамта. Он пишет чекисту в Медгору.
до места работы. В результате все организованно пошли в клуб железнодорожников-строителей, смотрели кино «Преступ-
ление Караваева».
| Поехали мы к Москве, к самой. На вокзале нас окружили: «Что за люди едут?» Н что мы — бывшие | |
|---|---|
 | посмотрели неко- |
заключенные из лагеря
«...Мы сидели всю ночь и говорили так, что соседи стучали в стену. Дети безусловно признали меня как отца, и мы легли спать на рассвете, а утром я взял удостоверение и пошел в милицию.
...Теперь я живу под настоящим паспортом, с настоящей надписью начальника милиции. Я заведую столовой Института механической обработки дерева.
Говорят, по нашему шестому участку уже идет пароход. Если вы будете присутствовать на торжестве, зайдите в мой барак и скажите, что воспитатель Квасницкий уже получил работу. Это очень важно.
Я много думал. Когда-нибудь я напишу книгу о деревянном круге и Квасницком. Такую книгу, чтобы люди плакали, а потом смеялись и бежали работать. Я напишу ее на шести языках.
Вероятно, это будет история одной кражи. Роман о том, как у заготовщика кож украли 35 лет жизни».
Досрочно освобожденная Могилянская возвращается домой, к мужу. На ее рабочей блузе — значок ударника Беломорстроя. «Сними значок, — говорит ей муж, — все видят — ты бывшая заключенная». Она смотрит на мужа с изумлением, она не понимает его. Перед ней чужой, чуждый ей человек. Так может говорить обыватель и мещанин. Да, она была заключенной, она была осуждена за контрреволюцию. Но ее прошлое зачеркнуто работой на Беломорстрое. И тот, кто не понимает таких простых вещей, не может быть ее мужем.
Работает в управлении Свирским строительством освобожденный досрочно инженер Вяземский. И Маткожненский узел, и весь Беломорстрой в целом растет и уясняется в сознании инженера Вяземского. В настоящее время он руководит проектом гидротехнических сооружений второй Свири. Первая самостоятельная работа Вяземского в Ташкенте по асфальто-бетону стоила 60 тысяч рублей. Вторая — Маткожненский узел — 10 миллионов. Гидротехнический узел второй Свирской гидростанции