Вряд ли можно сомневаться в том, что особенности характера Михаила Васильевича в полной мере учитывал и Берия. И не исключено, на них он во многом и рассчитывал. Он и его люди не могли не поинтересоваться тем, почему человек, работавший вторым секретарём республиканского ЦК, избранный членом ЦК КПСС на Х1Х съезде партии, проходившем под руководством самого Сталина, вдруг оказался на второразрядной работе в союзном МИДе. В воспоминаниях Патоличева на эту тему содержится лишь маленький намёк, на первый взгляд, даже косвенный. Он пишет, что по прибытии в Минск ему с первых дней “бросилась в глаза разобщённость в работе бюро ЦК. Председателем Президиума Верховного Совета работал В.И.Козлов, Председателем Совета Министров — Алексей Ефимович Клещёв. Оба коренные белорусы, опытные работники, Герои Советского Союза. Кто или что вносило разобщённость.” Ни одного плохого слова прямо в адрес Зимянина Патоличев, однако, не сказал.
Куда больше эмоций на сей счёт содержится в том, что рассказывал Зимянин. В большом интервью, публикация которого в белорусской республиканской газете “Звязда” в июле-августе 1992 года растянулась на дюжину номеров, он говорил о Патоличеве как об опытном партийном работнике, которого “в то же время отличала открытая самовлюблённость, склонность к авторитарному стилю руководства”. Михаила Васильевича “особенно настораживала его хитрость”. По его словам, “Патоличев был не из тех, кто говорил прямо”. Вот почему “я всегда работал с ним с определённой оглядкой, хотя в целом отношения были в пределах нормы”. Зимянин не привёл ни одного примера патоличевской хитрости или непрямоты, но из его слов со всей определённостью следует, что его отношения с новым первым секретарём не складывались. Впрочем, не сложились они и с его предшественником Н.И.Гусаровым, которого Михаил Васильевич называл человеком, ничего не смыслящим в белорусских делах.
Надо полагать, Патоличев, до Минска успевший побыть во главе Ярославского, Челябинского, Ростовского обкомов партии, поработать секретарём в ЦК Компартии Украины и даже секретарём ЦК ВКП(б), вряд ли мог согласиться с тем, что он не способен по-настоящему вникнуть в белорусские проблемы и решать их, если даже ему на это намекали. Однако доводить дело до ещё одного конфликта он, похоже, не стал, решив, что лучше “выдвинуть” малосговорчивого Михаила Васильевича на работу в союзную столицу. А возможности убедить кого надо в том, что Зимянина лучше использовать на другом поле деятельности, у него были. Ведь он в 1946—1947 годах в ЦК ВКП(б) занимался именно кадровыми вопросами. Потому опыт, связанный именно с таким методом перемещения кадров, у него тоже был. Более того, он был обогащён уже в Минске. Буквально через год после прибытия в белорусскую столицу подобным образом Патоличев избавился (и избавил белорусскую республику) от министра госбезопасности Лаврентия Цанавы, имя которого вызывало у всех те же ассоциации, что и имя его тезки и самого известного земляка Лаврентия Берии. Николай Семёнович, как утверждают, внушил Москве, что Цанава созрел для выполнения куда более объёмных задач, чем те, которые он решает в маленькой БССР.
Делая ставку на Зимянина, Берия понимал, что в данном случае ему будут на руку и холодные отношения между Михаилом Васильевичем и Николаем Семёновичем. Его контакты с Зимяниным начались по телефону. Как следует из “Объяснения М. Зимянина Н. С. Хрущёву о содержании разговоров с Л. П. Берия”, датированного 15 июля 1953 года, их было два, а “первый телефонный разговор состоялся незадолго (за 3 или 4 дня, даты точно не помню) до принятия постановления Президиума ЦК КПСС от 12 июня 1953 г. “Вопросы Белорусской ССР”. Я работал тогда в МИД СССР. Позвонил работник из секретариата Берия и предложил мне позвонить по кремлёвскому телефону Берия. Берия спросил, как я попал в МИД? Я ответил, что был в ЦК КПСС, что состоялось решение Президиума ЦК, в соответствии с которым я и работаю в МИД СССР. Затем Берия спросил, знаю ли я белорусский язык. Я ответил, что знаю. После этого Берия сказал, что вызовет меня на беседу, и повесил трубку”.
Как показало время, Зимянин несколько лукавил, когда утверждал в своём объяснении, что не помнит точной даты первого телефонного звонка из секретариата Лаврентия Павловича. Михаил Бублеев в своей публикации об отце “Испытание властью”, помещённой в январском номере белорусского журнала “Неман” за 1992 год, вполне конкретен: “Вечером 8 июня 1953 года в кабинете заведующего Четвёртым Европейским отделом МИД СССР М. В. Зимянина раздался звонок. Звонили по городскому телефону: “Михаил Васильевич? Добрый вечер. Вас беспокоят из секретариата товарища Берия. Лаврентий Павлович просил Вас перезвонить ему по кремлёвской связи”. Через минуту Зимянин разговаривал с Берия.” Нетрудно догадаться, что эту дату ему называл отец.