На наших глазах вершился день. Звучал ежевечерний хорал — мы успели к его финальным аккордам. Вышел и канул молодой месяц. Зажглись звезды. Распластанной тенью пронеслась над головами сторожевая сова, ухнула для острастки и с хохотом упала за ельник. Блуждающая звездочка мопеда проследовала от хутора к речке, потом обратно — запоздалая подсказка для двоечников, неспособных сплавить воедино механику и философию бытия. Мы не были двоечниками. Мы сидели на первой парте вселенского амфитеатра, постигая ход светил и мировую гармонию.
Здесь все было торжественным, чудным, наглядным и всеобъемлющим. Все прояснилось, как в сказках или во сне. Отсутствие времени объяснялось просто — мы сидели внутри часов, в самом центре вселенского механизма по производству времени. Хуторок на краю долины тоже оказался не прост: он был вписан в главную партитуру мироздания наравне с Луной, звездами и закатами, птицами и туманами над рекой. Назвать эту волшебную долину Белоруссией — даже Беларусью — не поворачивался язык. Земля имела вид первозданный. Такой могла быть разве что Белая Русь — Русь изначальная, вымечтанная, переписанная набело — да и то вряд ли. Такой могла быть только реальная земля Санникова: семь холмов рая, восьмое чудо света, девятая сказка Пушкина.
Мы сидели, зачаровано внимая уроку. Потом встали.
— Все мы немножечко мумми-тролли, — вздохнув, сказала Ира.
А Саша смущенно пробормотал:
— Шкурка от банана больше, чем банан…
А Пушкин пыхтел, собирая в пакетик разбросанные гостями окурки.
Глава восьмая. Пустынки
На другой день отправились в Пустынский монастырь, расположенный километрах в восьми от Мстиславля, в полутора километрах от российской границы. По обе стороны укатанного шоссе — отрады контрабандистов — тянулся девственный сосновый бор вперемежку с заброшенными полями; обочины сторожили аисты, провожавшие наш старенький “Ауди” высокомерными взглядами, а в небе парили то ли коршуны, то ли кречеты, здоровенные хищные птицы сильно побольше ястребков. И ни души — настоящая пустынь, грибовно-ягодный заповедник, благодать измученным городским душам.
Сам монастырь являет собой могучие живописные развалины, поросшие березками да осинами. Впрочем, аккуратные огородики, отреставрированные хозяйственные пристройки свидетельствуют, что духовная жизнь обители поддерживается не одними молитвами. Немногочисленные паломники охотно плещутся в крытой купели, воздвигнутой над святым источником — здесь, по преданию, в 1380 году (в год Куликовской битвы) мстиславскому князю Семену-Лугвену была явлена икона Успения Божьей Матери. Благодарный князь, не мешкая, тут же основал Пустынский Успенский монастырь.
В часовенке над купелью благодать и прохлада, однако вредный Пушкин с ходу определил, что циркуляция воды в купели устроена не совсем грамотно. В общем, на водные процедуры мы не отважились.
Между прочим, тот еще был литовец оный Лугвений. Сын Великого князя Ольгерда и Марии Витебской, нареченный по крещении Симеоном, он был женат первым браком на дочери Дмитрия Донского, тоже Марии. Тринадцатилетним отроком участвовал в грандиозном сражении с татарами у Синих Вод, случившемся за семнадцать лет до Куликовской битвы — первом большом сражении, в котором татары были разгромлены наголову. Победа у Синих Вод отдала во власть Ольгерда Киевские земли, Подолию и Волынь. На двести лет они вошли в состав Великого Княжества Литовского, и лишь после Люблинской Унии, когда само место битвы забылось и потерялось, были бесчестно отторгнуты у Литвы польской Короной.
Сам Семен-Лугвен вместе с отцом трижды ходил на Москву (добыв себе в результате невесту). В 1386 году, воспользовавшись его отъездом на свадьбу брата — великого князя Литовского Ягайлы и польской королевны Ядвиги — князья Святослав Иванович Смоленский, Василий Иванович Вяземский и Андрей Ольгердович Полоцкий (еще один родной братец) обложили Мстиславль. Однако взять не успели: вовремя обернувшийся Семен разгромил на берегу Вихры русское войско, Святослав и Василий погибли в битве. Двадцать лет спустя, в битве при Грюнвальде, Семен-Лугвен возглавляет объединенные русские полки — Смоленскую, Полоцкую, Витебскую и Мстиславскую хоругви. Говорят, именно они сдержали главный удар крестоносцев, пока Витовт наводил порядок в рядах смешавшейся литовской и татарской конницы; впрочем, у победы много отцов, это было известно еще до Грюнвальда.