— Все, — сказал Саша. — Дальше не проедем.
— А дальше необязательно, — сказал Пушкин и обернулся ко мне. — Дыши!
Мы вышли подышать. Позади нас, на обочине шоссе, красовался пограничный знак с надписью “Республика Беларусь”. Впереди, сбоку от проселка, стоял такой же столбик, но без таблички — надо полагать, сперли на сувениры. Даже мне, матерому контрабандисту, не доводилось видеть таких безлюдных, диких — и вместе с тем зримых! — переходов границы. Барташевич с выражением на лице разворачивался. Мы погрузились в машину, дотянули до шоссе и облегченно вздохнули.
Земля у нас, может, и одна, но вот дороги — разные. Это точно.
Глава девятая. Белый аист надежды
Очередное злостное нарушение границы вышло мне боком: я захандрил. Ладно, дороги. На моей памяти, сколько помню, Белоруссия изо всех сил тянулась в деле дорожного строительства за Литвой, за пресловутым прибалтийским стандартом — тянулась упорно, но позади. Литва за черные годы советской оккупации отгрохала себе такие дороги, что отдыхала не только Белоруссия, но и Польша. Наконец, пробил час долгожданной свободы — тут-то и выяснилось, что в независимый литовский бюджет дороги не вписываются (теперь вся надежда на будущие компенсации от России). В результате Белоруссия за годы правления Лукашенко обогнала по качеству дорог и Польшу, и Литву. Вот только не надо скептически морщиться; не уподобляйтесь белорусским диссидентам, которые тут же, не отходя от кассы, начинают вспоминать про гитлеровские автобаны, — полюбите всем сердцем российское бездорожье, коли вы такие трепетные да щепетильные. Не получается? Тогда помолчите.
Не дороги меня доконали. И не ксендз кармелитского костела, улепетнувший от нас в Варшаву; белорусские ксендзы всегда улепетывают в Варшаву, тут к этому привыкаешь. И даже не восторженные рассказы о наследниках шляхетских родов, приезжающих погостить в Мстиславль из Лондона и Парижа (реальных), коими нас потчевала за отсутствием настоятеля словоохотливая смотрительница. Приезжие русские почему-то таких восторгов не вызывают, будь они хоть трижды Мстиславские; русские растворяются в окружающей среде без осадка.
От искуса польскости никуда не денешься — у белорусов и украинцев он в крови, потому как тоже история. В Белоруссии, правда, действует прививка еще с довоенных лет, когда поляки похозяйничали на половине ее территории (у Украины тоже была прививка, вот только срок давности вышел). По большому счету, прав Гоголь: весь этот искус можно свести к шмоткам и панночкам. “Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?” Спросите у Радзивиллов, предпочитающих Манхэттен Варшаве; или у Генриха Анжуйского, коронованного в Кракове и тайком удравшего из Польши, как только освободился французский трон. Вот кто исчерпывающе мог поведать про искус польскости…
Дикое разорение псковских земель по соседству с аккуратными латышскими поселками; шоссе, переходящие в непролазные топи; стопудовая русская дурь, тяжкая длань Москвы — вот и весь искус польскости. Ничего другого в нем нет и не было никогда, а платить за него приходилось поголовным уводом в полонизацию шляхты, переменой веры и языка. Шляхетские вольности, “магдебургское право” для городов — все это здесь, на окраинах Речи Посполитой, вязло в болотах и умирало: Корона высасывала все соки, переваривая Белоруссию под себя. Между тем Россия, при всей своей стопудовости, никогда не была для Украины и Белоруссии мачехой. Просто у нее такой тяжелый характер.
Доконали меня, однако же, не поляки. Доконали аисты: огромные черно-белые птицы, вьющие гнезда в непосредственной близости от человеческого жилья, иногда прямо на крышах. Они селятся навсегда, возвращаясь по весне в насиженные места — словно заключают вечный мир с конкретным хутором или двором — и какая-то незримая благодать осеняет дома, над которыми свиты аистиные гнезда. Душа распахивается, когда, выходя во двор, видишь парящую над тобой большую белую птицу, слышишь курлыканье птенцов и сухой костяной стук могучих клювов. Добро и вечность, изобилие и покой даруют эти архангелы в черно-белых ризах. Обидеть их — страшный грех. Все равно что разрубить икону, надругаться над ребенком, плюнуть в лицо матери. Сознательно отказаться от лучшего в себе — вот что такое обидеть аиста. На черные места, где им причинили зло, аисты не возвращаются никогда.
В окрестностях Мстиславля, да и по всей Белоруссии, аистов не счесть. А в Россию они летать перестали. Когда-то были чуть ли не при каждой деревне, а теперь редкость. Разлюбили Россию аисты.