— Ну что? — спросила жена с любопытством. — Как все прошло?
— Нормально, — ответил он, не оборачиваясь.
Взяв открывашку из ящика стола, он приставил ее к горлышку бутылки. Металлическая пробка прошипела, чпокнула и отскочила. Он поежился. С таким же звуком сломалась переносица Сарториуса под его кулаком.
— Он… того?.. — Жена не решилась произнести вслух это слово.
Он обернулся и посмотрел на нее.
— Наверное… — ответил он, садясь на шаткий кухонный стул, тяжело заскрипевший под его тяжестью.
Он сделал глоток пива. Оно показалось ему выдохшимся. Те хотели оставить потерявшего сознание Сарториуса с тряпкой во рту, чтобы он медленно задохнулся, но он, уходя, незаметно вытащил кляп.
— Во всяком случае, мы его хорошо проучили…
Его жена подняла брови и отвернулась.
— «Проучили»!.. Молодцы! — произнесла она с презрением.
Он вспомнил, как Тобиас смотрел на них, вспомнил страх смерти в его глазах. Только после того, как они завязали ему глаза, он тоже смог участвовать в избиении. И всю злость на себя за свою мягкотелость вложил в удары и пинки. Теперь ему было стыдно за это. Нет, зря они это сделали! Зря!
— Трусы несчастные! — прибавила жена.
Он с трудом подавил вспышку гнева. Чего она от него хотела? Чтобы он убил человека? Соседа? Им здесь сейчас только легавых недоставало, чтобы они рыскали по всей деревне, вынюхивали и выспрашивали! Здесь и так хватало тайн, которые лучше было бы похоронить навсегда…
Хартмут Сарториус проснулся около полуночи. Телевизор все еще работал, шел какой-то зверский, кровавый триллер: обезумевшие от ужаса тинейджеры с визгом разбегались от маньяка в маске, который отправлял их одного за другим на тот свет с помощью топора и бензопилы. Сарториус нащупал пульт дистанционного управления и выключил телевизор. Потом тяжело поднялся, превозмогая боль в коленях. На кухне горел свет, накрытая крышкой сковорода со шницелем и жареным картофелем стояла на плите нетронутой. Часы на стене показывали четверть первого. Куртки Тобиаса на вешалке не было, но ключи от машины лежали на полочке перед зеркалом в прихожей, значит, он не уехал. Парень явно перегибает палку в своем хозяйственном рвении. Вбил себе в голову, что, кровь из носа, должен на следующей неделе представить маклеру усадьбу в идеальном состоянии. Сам он, хотя и во всем соглашался с сыном, знал, что насчет маклера он обязан сначала поговорить с Клаудиусом. Тот как-никак был единственным, полновластным хозяином всего их недвижимого имущества.
Хартмут Сарториус сходил по малой нужде в уборную, потом выкурил за кухонным столом сигарету. Было уже без двадцати час. Тяжело вдохнув, он встал, пошел в прихожую, надел старую вязаную кофту, потом открыл дверь и шагнул в темную, дождливую и ветреную ночь. К его удивлению, прожектор на углу дома не включился при его появлении, хотя Тобиас всего три дня назад установил датчик движения. Он пересек двор и увидел, что в сарае и в хлеву тоже было темно. Но машина и трактор стояли на месте. Может, Тобиас пошел к друзьям. Он нажал на кнопку выключателя в коровнике, но свет не загорелся. Выключатель щелкал, но света не было. У Сарториуса стало тревожно на душе. Не случилось ли чего-нибудь с Тобиасом, пока он безмятежно спал в доме перед телевизором?
Он отправился в кухню, где находился блок предохранителей. Кнопки трех предохранителей торчали наружу. Он утопил их, и в ту же секунду ярко вспыхнули прожектора над дверью хлева и над воротами сарая. Он опять пересек двор, чертыхнулся, угодив в лужу ногой, обутой в войлочный шлепанец.
— Тобиас!
Он остановился, прислушался. Ни звука. Хлев был пуст, никаких следов сына он там не обнаружил. Он пошел дальше. Ветер трепал его волосы, пронизывал насквозь. Вязаная кофта не спасала от холода. Буря разорвала густую завесу облаков; обрывки туч неслись мимо месяца. В бледном лунном свете три огромных мусорных контейнера, стоявшие в дальнем конце двора, казались вражескими танками. Его чувство тревоги усилилось, когда он увидел, что одна створка ворот сарая со скрипом раскачивается на ветру. Он попытался удержать ее, но она, словно живая, рвалась из рук. Он изо всех сил потянул ее за собой и закрыл. Прожектор над воротами погас, но он мог ориентироваться на своем участке даже с закрытыми глазами и мгновенно нащупал выключатель.
— Тобиас!
Неоновые лампы загудели и вспыхнули. В глаза ему ударили красные буквы на стене: ЧТО ПОСЕИШ, ТО И ПОЖНЕШ! Сначала ему бросились в глаза орфографические ошибки, и только потом он увидел скорчившееся на земле тело. Его охватил такой ужас, что он затрясся. Нетвердыми шагами он прошел к противоположной стене, опустился на колени и похолодел от представившегося ему зрелища. На глаза у него навернулись слезы. Тобиас был связан по рукам и ногам, веревка была затянута так туго, что глубоко врезалась ему в шею. Глаза были завязаны, на лице и голом туловище пестрели многочисленные следы жестокой расправы. По-видимому, это произошло несколько часов назад, потому что кровь уже успела засохнуть.