— Это ее настоящее имя?
— Насколько мы знаем, да.
— Когда?
— Что когда? — переспросил Роулз. — Когда она здесь работала или — когда бросила работу?
— Как вам угодно, — сказал Маккафферти. — Это ваше шоу.
— Вроде бы она работала у вас в прошлом году. С мая по июль.
— Трейси Килбурн, — пробурчал Маккафферти.
Вернулась Ким с бурбоном. Она поставила напиток на стол и склонилась над мужчинами, как учил ее Маккафферти. Ее груди касались плеч Блума.
— Что-нибудь еще? — протянула она лукаво.
— Ким, это представители закона, — сообщил ей Маккафферти.
— О-о-о, извините… — Ким вытаращила глаза. — Закон не ценит голые титьки?
— Убирайся! — рявкнул Маккафферти. Он поднял бокал. — Очень дерзки эти юные девицы. Никакого почтения ни к кому! Трейси Блум, а? Никаких ассоциаций, очень жаль.
— Где-то в мае прошлого года, — настаивал Блум. — Работала до июля или около того…
— Как она выглядела?
— Лет девятнадцати. Длинные белокурые волосы. Полна жизни и энергии… — сказал Роулз.
— Девятнадцатилетние блондинки, — пожал плечами Маккафферти. — Все они полны жизни и энергии. Что тут особенного?
— Я уже сказал — что, — возразил Роулз. — Она умерла.
— А я сказал, что сожалею, — буркнул Маккафферти. — Хотите, чтобы я прочел элегию?
— Эпитафию, — поправил Блум.
— Что бы там ни было, — вздохнул Маккафферти, — я не помню ее. И конец.
— Не конец, а начало, — парировал Роулз. — Кто здесь работает с мая прошлого года?
— Это уже другая история, — сказал Маккафферти. — Они здесь долго не задерживаются. Многие — уверен, для вас это не новость — становятся девочками по вызовам, такса — сто долларов. Работают в Майами или в Сан-Хуане. В Сан-Хуане получают больше сотни.
— Кто-нибудь работает с мая прошлого года? — упорствовал Роулз.
— Нужно их спросить. Я вряд ли могу проследить их жизненный путь.
— Спросите, — согласился Блум.
— Вернусь через минуту, — обещал Маккафферти. — И не позволяйте никому трогать мой стакан.
Детективы сидели и смотрели порнофильм. Девушка на сцене улыбалась во весь рот, импровизируя, подчиняясь ритму гитары в оркестре, играющему в стиле «хэви металл».
— Любит свое дело, — заметил Роулз.
— Шесть против пяти — мы непременно откроем здесь что-нибудь, — сказал Блум.
— Мне не следовало упоминать, что она мертва, — обронил Роулз.
— Нет, нет, все в порядке.
— Заставил их всех покрутиться.
— Иногда лучше выложить сразу, — заметил Блум. — По крайней мере, пусть знают: мы не шутим.
— Все же я считаю, что сделал ошибку.
— Да не волнуйся ты, — сказал Блум.
Ему нравился Роулз, один из немногих копов в Калузе, кому Блум доверил бы свою жизнь. И доверял не однажды. Роулз отличался от других его коллег. В Калузе черному полицейскому редко удавалось стать детективом. А Роулз был к тому же чудаковат, а это всегда замечают. Местные детективы из «красношеих» гордились своей терпимостью. Их обращение к Роулзу — «парень» — считалось как бы шуткой. «Эй, парень, говорят, ты скрутил недавно хорошеньких убийц?» «Ты сегодня вырядился, парень, собираешься на вечеринку?» Роулз позволял им дурачиться. Он знал, что может справиться с каждым. Знал он также, что они не столь глупы, чтобы провоцировать драку. Иногда, специально для них, он переходил на диалект, широко улыбался. По сути же любой из «красношеих» предпочел бы иметь партнером Роулза, чем кого бы то ни было.
Трижды Роулз был упомянут в приказе как храбрый и мужественный полицейский. Недавно он один без всякой помощи отнял у мясника тесак, которым тот изрубил собственную жену. Пренебрежительно называя Роулза «парень», полисмены тем не менее признавали, что он в большей степени мужчина, чем любой из них. В данный момент «парень» наблюдал за танцовщицей.
— Кажется, она мне знакома, — заметил он наконец.
— А мне она кажется загипнотизированной, вот какой, — возразил Блум.
— Возможно, мы сталкивались в Хьюстоне… — продолжал Роулз. — Такие девицы вечно крутятся вокруг топлес-клубов. Это единственное, что они умеют, и, когда переезжают в другой город, первая проблема — найти топлес-клуб, свой хлеб насущный.
— Растревожил муравейник! — Блум кивнул в угол зала, где Маккафферти сидел за столиком с тремя незанятыми девицами. Та, что держала плюшевого мишку, жадно слушала менеджера, наклонившись над столиком. Другая, с оранжевым светящимся пояском, сняла его и лениво крутила над собой.
— Мы подняли целую бучу, будь проклят мой язык! — сердился Роулз. — Впору стреляться.