— Итак, «что за сокровище, дядя?» Вы помните сцену из «Генриха V», когда французский посол подносит королю дары от дофина и Эксетер открывает ларец, а Генрих спрашивает: «Какой там дар?» И Эксетер серьезно отвечает: «Для тенниса мячи». Я просто обожаю эту сцену, потому что Генрих отчитывает посла, сдерживая ярость. Помните эти строки?
Сара внезапно поднялась, повернулась спиной к озеру, солнце просвечивало ее полотняную юбку, обрисовывая длинные ноги. Она сжала кулачок, приняла величественную позу и заговорила глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на ее собственный:
— А затем он действительно разозлился, Мэтью, — продолжила она своим обычным голосом. — Неужели вы не помните? Он говорит послу, — подождите минутку, дайте мне перевоплотиться.
Сара откашлялась, встала в позу и тем же глубоким, но затаившим угрозу голосом произнесла:
Ее голос неожиданно зазвучал громко и надменно, зеленые глаза потемнели.
Голос ее упал до шепота, и в нем было больше потаенной угрозы, чем в иных воплях и проклятиях.
— Боже, как я люблю это! — вздохнула Сара. — Разве вас не восхищают люди, которые расправляются с теми, кто позволил себе насмехаться над ними? «Проклятью шутку принца предадут», — повторила она. — Как прекрасны эти звуки, аллитерации, [20]когда заворачивается язык! Попытайтесь, Мэтью. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Проклятью шутку принца предадут, — сказал я.
— Видите?
— Да.
Сара снова уселась рядом со мной на скамью, взяла меня за руку, сжимая ее в своей ладони.
— А теперь скажите мне, как вы думаете, он нас разыграл? — Она опять широко улыбалась.
— Кто?
— Шекспир. Вот эти строки:
Имеются в виду действительно теннисныемячи? Или мячи дофина?Я размышляю об этом все время. Снова шокирую вас, а?
— Нет, — сказал я.
— Хорошо. — Она вздохнула с облегчением.
— Вы когда-нибудь думали обо мне? — спросила она неожиданно. — Когда вы не здесь, я имею в виду. А может быть, вы не думаете обо мне, даже когда вы здесь? Кто знает? Может быть, как раз сию минуту вы размышляете о юридическом документе, который должны подготовить, или о возмещении ущерба по гражданскому иску? Так вы думаете обо мне?
— Я думаю о вас.
— Часто?
— Часто.
— Я думаю о вас все время, — сказала она. — Всевремя. Мысль о вас — единственное, что удерживает меня от настоящего безумия — уподобиться всем здесь сидящим. Вы не представляете, каково находиться здесь, Мэтью. Анна Порнокоролева досаждает мне день и ночь своими планами о новых кинофильмах, которые она снимет, приглашает меня участвовать в них, обещает сделать знаменитой… Бедняга. И Герберт Зимняя Спячка…
— Кто?
— Герберт Хайемс. Я зову его Герберт Зимняя Спячка, потому что он считает себя медведем. — Она вдруг рассмеялась. — Я знаю, трудно привыкнуть к мысли, что человеческое существо способно выдавать себя за медведя, но Герберт действительно так думает. Он просил нас называть его Тедди (медвежонок). Конечно, не сейчас, когда у него зимняя спячка. Он не выйдет из этого состояния до мая, когда зима пройдет и его шубка, как говорит Герберт, вновь станет пушистой и густой. А пока он ни с кем не хочет разговаривать. Вы же не можете разговаривать с медведем, который залег на зиму, — это нарушит его сон, он потеряет месяцы и месяцы, а в это время он растет. Это его выражение. «Драгоценное время». Если вы приметесь доказывать ему, что шубка медведя бывает толстой и пушистой именно зимой, когда медведь нуждается в такой шубе, Герберт возразит: «Что вы знаете о медведях?» Старина Герберт окончательно чокнулся.
Она повела носом, словно вдруг учуяла что-то тревожное.
— Люди, с которыми можно сродниться на такой свалке, как эта… — Она снова рассмеялась.
— Вы скоро выйдете отсюда, — сказал я.
— О Боже, мы планируем побег? — Сара хлопнула в ладоши. — Я сегодня гораздо более сумасшедшая, чем обычно. Вы не замечаете? Вы сводите меня с ума, Мэтью.
— Вам лучше не сходить с ума на следующей неделе.
— Почему? Что произойдет на следующей неделе? И, во всяком случае, как вы смеете требовать от сумасшедшей, чтобы она не была чокнутой? Вы думаете, мы можем включаться и выключаться? Вы включили меня, Мэтью, разве я не говорила вам об этом? Вы действительно хотите вытащить меня отсюда?
— Надеюсь.
— Надейся, подающий надежды, — поддразнила меня Сара.
Я улыбнулся.
— Он улыбается, мой защитник.
— Вы хотите выслушать меня?
— Умоляю, говорите, сэр. — Она внезапно поднялась со скамьи, протянула мне руку. Мы побрели вдоль озера… Тогда в Чикаго тоже было лето, и по озеру Мичиган ходили яхты, где-то играли на банджо, а я шел, держа за руку шестнадцатилетнюю девушку с длинными светлыми волосами, с сияющими зелеными глазами. Я рассказывал ей о своих мечтах. И мелодия, извлекаемая из банджо, дробилась, как дробятся солнечные лучи на поверхности озера.
— Я намерен коснуться технической стороны, — предупредил я. — Так что если это покажется вам слишком сложным…
— Мне нравятся сложные вещи, — откликнулась Сара.
— О’кей. Это из раздела об опекунстве в законодательстве штата. Параграф озаглавлен «Прекращение».
— Звучит так решительно! — воскликнула Сара. — «Прекращение».
— Это то, чего мы добиваемся, — сказал я. — Прекращения. Положить конец всему этому.
Она стиснула мою руку.
— И начало…
— Мне хотелось бы объяснить процедуру… ну, словом, это называется «восстановление умственной и физической компетентности».
— Да, Мэтью. — Она повернулась ко мне с самым серьезным видом.
— Раздел 4, параграф 744.464 гласит: «Любой родственник, супруг, супруга или друг психически неполноценного, — а я считаю себя вашим другом, Сара, — может подать петицию в том округе, где это лицо проживает, с просьбой определить, является ли это лицо все еще недееспособным, не могущим управлять своими делами». Я уже составил такое прошение для сессии окружного суда. Если вам захочется ознакомиться с ним, у меня с собой копия. Вот важная формулировка: «С этой целью мы добиваемся обследования умственного и физического состояния вышеупомянутой Сары Уиттейкер, как это предусмотрено законом, и распоряжения, устанавливающего умственную и физическую полноценность вышеназванного лица». Вы могли бы подать прошение от своего имени, Сара, но я думаю, оно будет более весомым, если его подпишут «три гражданина штата».
— Кто подписал его? — спросила Сара.
— Я, мой партнер Фрэнк Саммервилл и коллега Карл Дженнингс.
— Благодарю вас, — сказала она тихо.
— Я надеюсь через несколько дней получить разрешение на обследование, что переносит нас в другой раздел той же главы — один (а), из которого следует: «Если лицо, объявленное некомпетентным и госпитализированное с предоставлением наиболее благоприятных условий для излечения (а „Убежище“, безусловно, такие условия предоставляет), обретает способность управлять своими делами, оно должно получить свидетельство о дееспособности, подписанное тремя представителями медицинского персонала в той клинике, где проводился курс лечения».
Сара поникла.
— Забудьте об этом, — сказала она. — Вы никогда не добьетесь, чтобы кто-нибудь из здешних психиатров подписал такое свидетельство. Никогда, пока здесь распоряжается Циклоп.