— Акулинушка! — кротко позвал он, всматриваясь через куст. — Ты пошто же не подходишь?
— Брось там шариться, поди сюда! — уже решительней крикнул Асон.
Акулина, потупляя глаза, стала сзади, с Бергалом. Иван, задержавшийся у потников, видя общие взгляды, поспешил подойти.
Панфил оглядел всех спокойно.
— Вот, братие, пошли мы… Сущие далече мы путешествующие, как в святом писании… Да… С помощью божьей пошли, со угодниками со святыми… С миром надо. Теперь нам никто и ништо. Не жди себе помощи. Земля, да небо, да ты. Ближе надо один к другому. В согласии дело-то спорится… Сегодня вот неладно вышло. На душу греха прибавили. А сердце-то, оно уже и того, закаменело. Нету в нем правды, нету спокою. Змеей шипучей извивает… Нет… С согласья надо, братие, надо сообча. Ежли не по ндраву тебе что, не хоронись, а говори перед всеми. Ежли миром положили, повинуйся, не ропщи.
— Верно!.. Так, так!.. — кивал Асон, стоя впереди других.
— Без этого не выйти нам на истинный путь… Сегодня сомустил лукавый. Побороть его надо, правдой побороть.
Панфил заглянул через головы и строго поманил Акулину.
— А ну-ка, подь сюда, девка.
С убитым лицом, едва-едва переступая, подошла она.
— Вот сюда стань…
Панфил строго оглядел ее.
— А поясни теперь нам, откуда это ты и как и пошто?
— Деданька Панфил! — заревела Акулина, падая в ноги.
Но он наклонился, взял за локоть и строго приказал:
— Не валяйся! Встань!
Поднялась Акулина, оборвавши рыдания.
— Отцовское благословение имеешь?
Помолчала и чуть слышно ответила:
— Нет.
— Как же ты?
— Убегла… С пасеки…
— А пошто так? Богу послужить пошла, али как?
Молчит.
— Не почтила родителев. Грех великий приняла! — Панфил сильно повышает голос: — Тяжкий грех сотворила!..
Акулина беспомощно уткнулась в конец шали и плачет, сгорбившись, вся вздрагивая.
Асон нахмурился, вздыхает:
— Грехи наши… Охо-хо! Царица матушка, небесная!..
Панфил разглаживает бороду и громко спрашивает:
— Как же, братие? Овца заблудящая… Миром, значит, порешим. Какое ваше слово?.. Куда ее.
Акулина все ниже опускает голову.
Неясным шорохом прошли над ней слова, пугающие непонятной тайной. Но Хрисанф сказал громко и открыто:
— Идет пущай.
— Как ее одну-то? — спрашивает Асон.
И, радуясь подсказанному слову, все возбужденно зашумели.
— Возьмем! Пущай идет! — покрыл все голоса Хрисанф.
Панфил с просветлевшим лицом положил свою руку на голову Акулины.
— Значит, счастье твое, Акулинушка.
Он уже скинул притворную строгость.
— Иди с миром, сердешная.
Панфил взял ее за руку и, отыскавши глазами Ивана, поманил его. Тот подошел, испуганный, покорный.
— Вот чего, Ванюшка, и ты… Акулина… Мое дело теперь никакошное… В вашей судьбе есть хозяин побольше меня… Как отец с матерью… К отцу подите…
Он повернул их лицом к Назару, а сам глубоко-глубоко, касаясь перстами травы, поклонился народу.
— Бога ради, меня, грешного, простите, ежли чо неладно вам сказал.
Ему ответили общим поклоном.
— Нас прости, отец!
Назар мирно, но с серьезным и грустным лицом шагнул к Ивану. Тот грохнулся в землю.
— Прости меня, тятенька!
— Изобидел меня сын родной, крепко изобидел. А кажись бы, слова худова от отца не слыхивал… Теперь вот тоже сомустил всех. Откуда это, парень, у тебя? Ровно бы раньше не такой был, Иванша. А?
— Тятенька, прости!
— Ты это кого задумал? Жениться?
Иван швыркает носом.
— Жениться, говорю, задумал?
— Благословите, тятенька, мамонька, — вдруг решительно поднял голову Иван: — Гараське я ее не дам… Убьюсь, а не дам. Ежли чо… Дочерью будет, не скажет поперек… А Гараське не дам. — Он вскочил и говорил все громче, сильно волнуясь. Пошто мне нету места?.. Все, поди, не лучше нашего…
Панфил тронул его за плечо.
— Не ропщи, сынок, не ропщи. Помоли лучше угодника, чтобы сердце родительское оборотил к тебе.
Хрисанф, улыбаясь, что-то маячит Назару. И встряхнулся Назар.
— Э-эх! — крякнул он, отмахнувшись рукой: — Мать! Поди сюда. Да поди ты, што ли!
Дарья, нехотя, подвинулась.
— Кого тебе опеть?
— Кого? Сноху тебе в новую горницу.
Умиленно и растерянно смотрели все, когда они благословляли молодых.