нку вывернуться, но отыскать хотя бы пару кусков рафинада. А ещё было бы превосходно найти жменьку чая и ночью на маленьком костерке вскипятить котелок воды и... У Семёна рот наполнилось сладкой слюной и он помотал головой. Нельзя идти на поиски еды и при этом нестерпимо, по-звериному, хотеть жрать. Это помешает и скорее всего день ни к чему не приведёт. Когда Семён выходил за хлипкую калитку, серебра вокруг прибавилось и оно начало отдавать депрессивной утренней серостью. В этих краях осень всегда была пасмурной и грязной, что не прибавляло этим краям красоты. Он обратил внимание на мелькающую метрах в ста фигурку, которая, переваливаясь с ноги на ногу, брела вдоль балки к его дому. Семён про себя выругался: "Сумасшедшая старуха со своими талонами на питание. Господи, и опять ко мне! Ну хорошо, что я её застал. А то началось бы. Кто такая? Что за девочка?" Екатерина Сергеевна, в прошлой жизни почтальонша, завидев Семёна, прибавила скорости к своей хромоте. Несчастная женщина тронулась рассудком и разносила людям какие-то непонятные, собственной работы что ли, талоны на питание. При этом не на этих талонах, не из уст самой Ектарины Сергеевны не исходило информации о том, где это самое питание получать. Звала она свои ежемесячные проминады "пенсией" и достала уже всю округу. Но Семён на самом деле, конечно же, не злился на бедную бабушку. Он ей всем сердцем сочувствовал, но старался не подпитывать её безумие и не подыгрывать ей. - Семён Палыч! Утричко! - Старушка махнула рукой и перевалила тяжеленную по всей видимости почтальонку с одного плеча на другое. Чего она там таскала? - Вот осень жеж, да? - И не говорите, Екатерина Сергеевна. Мерзкая пора. Скорее бы уж зима, хоть откровенно холодно. Честнее что ли. - Семён озирался в поисках какого-нибудь спасения, но не видел ничего и никого. - А вы на базу опять или куда? - она открыла лямку сумки и выудила пачку талонов с каким-то бланком. Господи, ещё и расписываться! Семён ручку-то держит раз в месяц, и то благодаря этой умалишенной. - Ну не моё то дело. Распишитесь. - Чего же не расписаться. Давайте свою "пенсию". - Как ни старался Семён, но полностью убрать иронию из голоса не удалось. - Зря вы так, времена сейчас, сами знаете. Особенно для нас, для стариков. - Семён аккуратно расписался напротив своей фамилии. Господи, а список там! Вот уж сегодня денёк будет весёлым хоть у кого-то. Распрощавшись с Екатериной Сергеевной, Семён задумчиво смотрел ей в след. Хотя благодаря её сумасшествию хоть какие-то краски вливались в жизнь. Он поймал себя на мысли, что на секунду-другую действительно будто вернулся в прошлое. Когда не было вокруг ничего этого. Ни этой войны, ни этого проклятого голода, ни этих несчастий вокруг и лиц, которые кричащей толпой крутились страшным водоворотом. Так что бабушке надо было отдать должное и благодарить, на самом-то деле. Запахнув посильнее полы своего серого пальто, Семён устремился в путь. Он шёл по разбитым улицам, особо не стараясь обходить слегка подёрнувшиеся корочкой льда лужи. Благо, резиновые ботинки, которым старость не была помехой для продолжения верной службы, позволяли это. Редких прохожих он старался не замечать. Надоело. Семён привычно огородился стеной мыслей от всего происходящего вокруг. Первое, что приходило в голову, это, конечно, родители Мышки. Но были опробованы все варианты, кроме одного, к которому Семён в силу непонятных пока ему причин не хотел прибегать. Это обратиться непосредственно к военным. Но если обратиться к ним, то несомненно подтянутся органы опеки из области и Мышка уедет в неизвестном направлении. В какой-нибудь сиротский дом, где ей определённо будет несладко. Не будет ей так сытно и безопасно, не будет у неё там новых друзей, ибо дети по природе своей честны, а поэтому и злы... Так думалось Семёну, и для спора с этими аргументами в голове его не находилось вариантов. Ему повезло. Хоть товарищ сегодня и отсутствовал на работе, Семён на удивление оказался то ли единственным желающим, то ли первым пришедшим. Что в принципе было уже неважно. Работа досталась ему, хоть и не без скептических взглядов нанимателей в лице пожилых брата и сестры, заведующих базой. Но так как Семён был здесь как ни как примелькавшимся, то эти взгляды не выражали ничего, кроме молчаливого сомнения. К обеду мышцы налились сталью и уже не чувствовали груза. Семён понимал, что к вечеру всё будет обстоять гораздо хуже, но пока организм позволял, он выкладывался. Телеги наполнялись и разгружались скоро, брат-хозяин несколько раз подходил и предлагал то воды, то что-то из съестного. Семён автоматически, не замечая, кивал и брал даваемое. Так же незаметно для самого себя он это съедал, и дело шло дальше. Вокруг о чём-то говорили. Один раз послышалось: - Ночью-то, слыхал, опять громыхали. Вот покоя не дают, что б их псы побрали. И неймётся же кому-то? Ведь сказано было... Дальше Семён не прислушивался. О том, что разговор шёл про комендантский час, он и так знал. Но находились то ли смельчаки, то ли дураки, то ли, опять же, люди отчаявшиеся. Находились и тут же исчезали под выстрелы винтовок в ночи. Вечером Семён серьёзно сдал и всё чаще сидел на холодной земле, облокотившись о стену. Голод взвыл с новой силой, забыв о дневных подачках, коих было недостаточно истощённому организму. С ним взвыла и нота той самой мерзкой безнадёжности. Это ощущение с появлением Мышки редко посещало Семёна. Но иногда накатывало, да так, что хоть ором кричи. "Господь благо дающий, - думал Семён глядя на телеги с припасами, - сколько тут всего! И куда? Вот интересно, куда это всё? Ну, часть военным - дело понятное. Хм... много ли, интересно, берут военные? Наверное, много, раз в городе с едой такая ж..." Над головой что-то бахнуло, да так громко, что в ушах раздался треск. Семён подскочил напуганный и сам не свой. Ему почудилось, что кто-то выстрелил. Но потом он понял, что это тихонько щёлкнул кусочек старого шифера, который сорвался с крыши и упал на железный навес, под которым Семён сидел. А уставший и по-видимому задремавший, мозг Семёна среагировал через чур чутко. - Закругляемся! - раздалось из подсобки. Семён стоял и пытался унять расходившееся от испуга сердце. Его взгляд упал на телегу, стоявшую буквально в метре от него. На самом её краю громоздился чуть порванный ящик, внутри которого аккуратными рядами стояли консервы с тушёнкой. Семён даже прикусил губу. Буквально полгода назад он бы и думать не стал, а молча запихнул бы пару банок себе во внутренние карманы, а тут заело что-то... Только соблазнительная мысль о мелкой, для подобного места уж точно, краже чертилась в воображении, тут же на её месте появлялась детская улыбка и голосок: "Обманешь?" Так что Семёну не стоило огромного усилия воли, чтобы справиться с этим секундным порывом. Да и устал он как собака, если честно. Понял он это только теперь, после того как вздремнул минут двадцать. Всё тело будто онемело и стремилось оторваться от земли и унестись куда-то в эту серую высь. И нестись, нестись по этой серости к самому краю земли, где вечернее солнце, стремясь к пропасти заката, лишь слегка окрасило всё огнём. Отнесёт туда и сбросит в этот бушующий красками гигантский карман бесконечного неба, а там опалит, и всё это забудется как сон... Получил Семён сегодня на удивление хорошо. Обычно он избегал таких работ как раз по причине скупости оплаты. А тут как нашло что-то на хозяев. Никакой сумки у Семёна, конечно, не было, поэтому шёл он сейчас, качаясь от усталости и неудобства, создаваемого распиханной кое-как по пальто снеди. По рукавам и карманам были рассованы шесть банок той самой тушёнки, три пачки папирос, пачка (пачка!) пыльного чая и коробочка рафинада. Воистину улов года и праздник. Это придавало сил, и радостный Семён шагал к дому, почти не замечая усталости и косых взглядов редких прохожих, которые жадно буравили оттопыренное местами пальто. Но самое ценное Семён припрятал в левый носок. Там действительно было сокровище. Он представлял, как обрадуется Мышка, и на душе становилось тепло. Когда Семён открыл скрипнувшую калитку, он уже расслышал нетерпеливый топоток маленьких ножек в доме. А когда он переступил порог, его чуть было не сбила с ног что-то радостно лопочущая Мышка. - Я знаю, ты мог... Эта... Ну же! Ай ха-ха-ха! Ну ты не будешь злиться, я ведь тихонько... - Мышка бегала вокруг него маленьким вихрем и хватала за пальто то с одной стороны, то с другой, желаю куда-то увлечь. По-видимому, желая поделиться тем самым, что привело её в такой восторг. Мышка, когда Семён уходил, всегда старательно прибирала в доме и продолжала это делать, когда в этом собственно уже и не было нужды. Первые дни она хмуро слонялась из угла в угол, зная о запрете выходить на улицу, или же попросту валялась на постеленном ей месте, но потом нашла себе занятие. Все кровати Семён спалил давно, во времена сильных морозов. Что, кстати, делать в эту зиму, он пока не знал, а время уже поджимало. Но где отыскать на сегодняшний костёр дровишек, было известно. Останки сарая могли в этом помочь. - В общем! - Семёна отвлекли от вновь навалившейся бытовухи. - Я слазала на чердак, но в дыру меня никто не видел, не сердись! - Опередила Семёна она, который в общем-то и сил не имел на какое-то там "злиться". Ну слазил ребёнок, Господи, можно подумать, кто-то постоянно стоит и заглядывает в дыру на крыше. - И там нашла, смотри! - Она указала на пол комнаты, в которо