- Да, да, я сейчас!
Жаль, но ничего нельзя уже было изменить. Он не мог отказаться от Нади, не мог, и все.
Он помнил, как Тина в первый раз появилась в его доме...
"Нет, нет, - одернул он сам себя. - Не надо вспоминать просто так. Можно ошибиться. Я должен исследовать прошлое. Вернуться назад и все вспомнить. Это главное. Об остальном я не должен думать. Не должен".
Ужин прошел банально. Роман что-то жевал, Тина спрашивала, вкусно ли. Он кивал в ответ.
- Роман, помоги, - вдруг сказала Тина, когда он закончил есть.
Он молчал. Не хотел отвечать. Но смилостивился и спросил сухо:
- В чем дело?
- Кто-то порчу на меня навел.
- Что?
Она рассказала про встречу с Медоносом. Ну вот, оказывается, она уже давно знала про его измену. Знала, но не верила. Он взял Тинину ладонь в свою, сдавил немного так, чтобы образовалась в центре ложбинка и вода удерживалась в горсти. Несколько капель пустосвятовской воды, заклинание, и влага устремилась к потолку облачком пара, и тут же на пол посыпались черные хлопья: больше призрак Медоноса не потревожит Тинину память.
- Ты самый сильный... - восхитилась она. - Ты сильнее всех на свете.
- Ты бы тоже могла, если бы учила заклинания. Завтра поеду на реку, объявил он Тине. - Во сколько утром автобус?
Глава 4
ВОЛШЕБНАЯ РЕКА
Перед тем как выйти из дома, Роман умылся пустосвятовской водой, мгновенно изменив лицо. Не хотел он ни с кем говорить, пока не вспомнит, как все было.
Теперь его мучил один вопрос: где Надя? Почему не с ним, не рядом? Неужели Роман не сумел добиться ее благосклонности? Неужели?
Давненько Роман не ездил в Пустосвятово на автобусе. Отвык. И от тряски, от грязи в салоне. Заснул внезапно. Самым обычным сном. Снилось ему, что идет он по берегу Пустосвятовки, а навстречу ему... Надя. Он вскрикнул и проснулся.
Автобус стоял в огромной луже на кольце в Пустосвятове.
"Я в каком-то тупике. В мешке... В темноте. Запутался. А что, если деда спросить, как быть дальше?" - подумал колдун.
И направился не к реке, а на сельское кладбище. Пустосвятово убывало, все меньше становилось в нем пригодных для жизни домов, а кладбище, напротив, разрасталось, все дальше и дальше углубляясь в лес.
С тихим шорохом осыпалась с деревьев листва. Выглянуло солнце. Стало казаться, что кто-то бросает с неба пластинки золотой фольги. И они, повертевшись в сиреневом осеннем воздухе, стелются под ноги. Паутинка прилипла к щеке, потом еще одна.
- Что делать дальше? - спросил Роман, блуждая меж покосившихся крестов и вросших в землю надгробий.
Роман прислушался, ожидая ответа. Высоченные березы лепетали что-то бессвязное. Но дед Севастьян не торопился отвечать. Может, и не было уже старого колдуна под тем надгробным камнем? Утек вместе с вешними водами к какой-нибудь реке, и теперь проживает водяным, и на Романа сердится за его глупость. Прежде колдунов на кладбище не хоронили, а теперь всем здесь приют - под любым надгробием одинаково покойно лежится. Дед просил похоронить его на берегу Пустосвятовки, да власти не позволили. Сейчас бы Роман настоял, чтоб исполнили волю покойного. А тогда не сумел. Молод был. Не знал, за какие ниточки дернуть, кого припугнуть, а кого подкупить. Или неважным ему показалось тогда, где будет дед лежать? Со всеми в песчаном холме или отдельно - подле своей речки? Где те врата, в которые надо постучаться, чтобы открылись все истины разом? Может, дед Севастьян знал, да забыл внуку тайну открыть.
Только вряд ли знал, усомнился Роман. В дедовы времена это были двери какого-нибудь министерства или главка, двери шикарно отделанного кабинета, где сидел начальник с плоским лицом и рыбьими глазами и подписывал бессмысленные, коверкающие чью-то судьбу бумаги. И очередная бумажка, медленно слетая сверху к самому долу, превращалась в очередной указ деду Севастьяяу осушить Ржавую или Черную топь или перегородить реку Несмеянку, чтобы вода в ней разлилась окрест и стухла. Дед Севастьян только однажды в жизни побывал в таком кабинете, провинившись перед начальством тем, что не успел в назначенный срок извести очередное болото. Начальник, рассвирепев, хотел Севастьяну двинуть по физиономии. Но дед не дался и пустился удирать кабинет был огромен, а Севастьян тогда еще не стар. Начальник - за дедом. Так и бегали они друг за дружкой вокруг исполинского стола с массивным бронзовым прибором, пока начальник не притомился, не плюхнулся на стул и не выдал длиннющую матерную тираду. Дед многократно рассказывал эту историю внуку, Ромка, будучи еще пацаном, слушал и дивился - зачем это дед, зная о своем предназначении, о даре своем повелителя воды, избрал для себя столь изуверскую профессию? И однажды не выдержал и спросил...
Думал, что дед Севастьян смутится. И ошибся. Ответ был заранее обдуман и тут же внуку дан: профессия мелиоратора к воде близкая, а дед и хотел быть подле своей стихии. Лишь наделав немало бед, понял Севастьян, что ошибся в расчетах. И близость к избранной стихии не означает еще ей служения. Тогда бросил дед прежнее ремесло и поселился навсегда в Пустосвятове: речку свою беречь, для внука охранять единственного.
О реке Пуетосвятовке Севастьян пекся как о родной дочери. Вернее сказать, куда трепетней. И деревья по берегам сажал, и сор с песчаных отмелей самолично выносил, и с директором совхоза покойным Завирушиным, пьяницей и матерщинником, бегал ругаться каждую неделю. Надеялся дед, что внук после его смерти сделается хранителем реки,
Есть, конечно, в Пуетосвятовке водяной - как не быть, - но какой с него спрос? Водяной только пугать умеет, по воде ладонями шлепать или неосторожных купальщиков на дно утаскивать. Но народ нынче смелый сделался, кого шлепками да утопленниками испугаешь? Подвел деда Роман, уехал в Темногорск, оставил без присмотра реку, как и мать свою родную. Как же мог он так поступить?!
Роман так явственно слышал эти упреки, что показалось ему - дед сам с ним говорит, будто живой. А может, и в самом деле - дед?
Могила Севастьяна Кускова была в самом конце кладбища - неухоженная, отмеченная двумя сросшимися березами; из травы едва выглядывал огромный валун - какой крест некрещеному? Роман с минуту постоял, глядя на поросший мхом камень, потом достал серебряную флягу и капнул на надгробие. Будто слеза стекла по ноздреватому камню, закатилась в трещинку и пропала.