- Не люблю открытый огонь, - сказал Роман. - И тех, кто поджигает костры, - тоже.
- Знаете, что я вам скажу, Роман Васильевич: слишком много времени прошло с большой войны. Забыли, что такое настоящий пожар. И вот теперь все раздувают, раздувают... Я тогда пацаном был, только восемнадцать стукнуло, и угодил как раз на Невский пятачок. Там до сих пор кости наших ребят в земле лежат непогребенные. Ночь, ад кромешный, на той стороне немцы наших косят, а на этой мы в лодки грузимся. Ну и заскакивает к нам в лодку круглолицый, упитанный такой комиссар и давай орать про Ленинград, про то, как ни шагу назад. Ну, пока он орал, лодка и отчалила. Он как завизжит: "Стой, куда! Меня нельзя!" И такой в этом голосе страх, просто ужас совершенный в том голосе. Я сижу, смотрю на него, и мне вдруг смешно сделалось. Смех из меня так и прет. А он матерится и требует лодку назад повернуть. Ему лейтенант наш и говорит: "Ничего, скоро вернешься". Напророчил. Только мы из лодки стали высаживаться, как рядом рвануло: комиссару осколок в бедро, мне - в грудь. И нас обратно в той же лодке и доставили. Так вот, Роман Васильевич, с тех самых пор я решил, что многое могу в жизни делать, но комиссарить никогда не буду.
- Что от вас требуют? - спросил Роман, чувствуя, что внутри противно холодеет. - Кто требует?
Чудак вздохнул:
- Что требуют? А чтоб мы хозяина обруча не искали. И намекают, что час настал колдовство в мешок собрать да тем мешком по башке страну нашу непутевую огорошить. Кое-кому идея эта по душе приходится. Но я категорически... - тут Чудодей повысил голос, что с ним случалось редко, против.
- Почему? - спросила Тина.
- Потому, Алевтина Петровна, что человек сам себе дорожку выбирать должен, и не надобно его на неведомую дорожку колдовством заманивать. Оттого много всяких бед случается.
- Вы откажетесь - другой согласится. -Тина набралась храбрости и кинулась спорить. - Так уж лучше вам. Вы на правильную дорожку направите.
Чудодей рассмеялся:
- Да как же я могу на дорожку направлять? Ну хоть вас, Алевтина Петровна? Я ж, получается, за вас выбрать эту дорожку должен. А вдруг вам та дорожка хуже смерти?
- Роман, разве я не права? - повернулась Тина к водному колдуну.
- Я не знаю, о чем мы говорим. Для канала выбирают направление, а река течет куда хочет. Плотины ее уродуют. А морем или океаном вообще управлять глупо.
Чудодей улыбнулся:
- А знаете, Роман Васильевич, вы вернулись в Темногорск совсем другим, не таким, каким уезжали.
- Каким же я вернулся? - А вы себя спросите. - Чудодей отвязал поводок от ножки кресла. - Вы мне вот что скажите, Роман Васильевич: удалось ли что-нибудь про обручи разузнать?
- Удалось. Но не так уж и много. В обручах все четыре стихии замкнуты, - сказал Роман. - Это точно. А вот кто их сделал и для чего - не знаю пока.
Чудак поправил паричок, взял Матюшу на руки, шагнул к двери. Потом обернулся:
- Гавриилу Черному осколок отнесите. Гавриил - сильный колдун, может, хозяина обруча найдет. Если осмелится.
Показалось, что дверь и не открывалась вовсе, а Чудодей сквозь нее как-то сам собой просочился.
- Зачем ты отдал ему собаку? - удивилась Тина.
- Ты же слышала, он сказал: мы плохие колдуны. Роман отвернулся. Не то чтобы он был согласен в этом с Чудаком. Нет и нет... Но что-то в словах председателя Синклита задевало.
- Что теперь? - спросил Стен.
- Теперь - вспоминать, - отвечал колдун. Наверх, в спальню, и пусть
ВИДЕНИЯ
начнутся....
Они ехали долго. День и всю ночь. И вновь начался день, шоссе осталось позади, теперь они ковыляли по какому-то проселку. Два раза застревали в грязи, и Роман заклинанием выталкивал джип. Время уходило, вторые сутки действия заклинания льдом истекли, а они еще не добрались до Беловодья.
- Мне казалось, что ехать куда ближе, - заметил Роман. - Кажется, вертолет летел из Беловодья час, или чуть больше? - спросил он База.
- Дороги плохие, - отозвался тот. После того как выехали из Сутеловска, Баз выглядел подавленным. Почти не разговаривал, будто отгородился от всех стеной.
- Вертолет прилетел со стоянки в клинике, - уточнил Стен. - А не из Беловодья.
- А почему мы сейчас не вызвали вертолет?
- Испортилась связь, - заявил Баз. Колдуну показалось, что добрый доктор солгал.
- Так к вечеру мы доберемся или нет?! - вспылил Роман.
- Надеюсь, - отозвался Стен. - Скоро уже наш путь.
Машину все время вел Алексей. Иногда его подменял Роман. Стен показывал по карте, куда ехать, и сам отсыпался на заднем сиденье. Колдун чувствовал себя отвратительно. Время от времени начинало жечь кожу, перед глазами вдруг возникали огненные пятна и расплывались. В такие мгновения Роман вынужден был останавливать машину, чтобы не врезаться в ближайшее дерево.
- Хреново? - спросил Юл.
- Вроде того...
- Надо было начинать с пива, а не сразу с самогона, - поучительно заметил мальчишка.
- Ты, как всегда, прав, старина.
- Только ты никогда меня не слушаешь. Баз, видимо, тоже перепил. Всю дорогу сидит смурной...
Роман покосился на База. Тот в самом деле выглядел больным. Даже аура его потускнела.
- Баз, а как тебя угораздило попасть в этот круг? - спросил колдун. Ведь ты не человек идеи вроде Стена. Ты - человек дела.
- Он идеалист, да еще какой, - вмешался в разговор Стен. - Только тщательно скрывает.
- Я не идеалист. Попытаюсь сейчас объяснить. - Баз сделал паузу. Затем заговорил будто чуточку не своим, измененным голосом. Скорее всего, он говорил то, о чем не раз думал, и вот теперь решил, что настало время высказаться. - Сначала о фантазиях. И о реальности. Я старше вас всех. И я помню прекрасно то настроение, что охватило людей в восьмидесятые. Особенно тех, в возрасте Гамаюнова. Все они воспаряли, мечтали о чудесах, строили какие-то нелепые прожекты. И главное, все их фантазии произрастали из прошлого, идеалисты пытались воплотить прежние идейки, которые хромали на две ноги. Все мысли и мечты идеалистов были оттуда, из шестидесятых, из мечтаний о светлом будущем: делать все задаром, к деньгам не стремиться, создавать светлое, красивое, никому не нужное.
- При чем здесь это? - перебил Роман.
- Помнишь фильм "Холодное лето пятьдесят третьего"? Разумеется, видел, и не раз. Там есть один замечательный момент, когда Папанов от имени политзэка говорит: "Ужасно поработать хочется". Или что-то в таком духе. Помнишь?