- Сколько осталось? Несколько дней?
- В кабинете ты можешь жить месяцы, годы... Только не выходи. Иначе Беловодье вмиг тебя изглодает.
Роман шагнул к двери и остановился:
- А ведь знаешь, этот твой школьный приятель Ник Веселков чуть не угробил Беловодье. - Стен несколько раз кивнул - то ли думая о своем и не слыша, то ли в самом деле соглашаясь. - Когда водное ожерелье собирался срезать.
- В записках Марьи Гавриловны было сказано, что срезанное водное ожерелье - это ключ.
- К двери?
- Возможно. Но откуда Ник это знал - вот это загадка.
- Послушай, а где теперь находится архив Марьи Гавриловны?
- В Беловодье. - Стен лег, закрыл глаза. - Роман, топай отсюда, и поскорее. Пожалуйста.
Колдун вышел из кабинета. Вернее, выбежал.
Женщины уже встали и вертелись на кухне.
- Роман, я знаю, Лешка здесь, в доме. - У Лены задрожал голос. - Почему ты его прячешь?
- Тина проболталась?
- Я чувствую.
- Не можешь чувствовать.
- Чувствую, - повторила она упрямо.
- Я его в плену держу, - усмехнулся колдун.
- Я серьезно говорю!
- И я серьезно. Колдуны всегда сажали под замок сумасшедших идеалистов вроде твоего Стена, чтобы те слишком много глупостей не делали.
- Хватит зубы заговаривать. Что с Лешкой? - спросила Лена.
- Ничего особенного. Немного барахлит ожерелье. Я ему даю новую настройку.
Роман вывел ее в гостиную, прикрыл дверь, чтобы Тина не услышала их разговор.
- Он в самом деле здесь. И с ним очень плохо. Беловодье высосало из него силы. Но я держу его в кабинете, там все колдовские связи перекрыты.
Лена побледнела:
- Что?
- Стен даровал длинное ожерелье Беловодью. Ограда города мечты - его плоть, понимаешь? В последний раз он слишком долго там пробыл. Теперь Беловодье забирает его силы.
- И что... что делать? - Она рухнула в кресло-качалку.
- Я постараюсь что-нибудь придумать. Но к нему нельзя. Ни тебе, ни тем более Казику. Лешка забирает силы у любого, кто обладает ожерельем. Я, впрочем, не поддаюсь, - соврал Роман.
Лена молчала. Колдуну показалось, что она ничего не понимает из того, что он говорит.
- Слышишь?! - почти выкрикнул Роман.
- Что? - Она будто от сна очнулась.
- Возьми меня за руку и слушай. - Он снял блокировку со своих мыслей. Она колебалась. - Так слушай же! - приказал колдун.
Она осторожно вложила ладошку в его ладонь. Он стиснул пальцы так, что она вскрикнула.
- Слушай, - повторил он.
Теперь Роман был почти уверен, что Иван Кириллович подарил Лене ожерелье вовсе не для того, чтобы позвать ее в круг избранных. Нет и нет. У нее была совсем другая роль. Если Стену не хватило бы сил для поддержания Беловодья, Лешка должен был забрать эти силы у Лены. Теперь господин Вернон был уверен, что Алексея гнал прочь от Лены его скрытый дар предвиденья и нежелание ставить девушку под удар. А Роман не приворожил его, а всего лишь снял внутреннюю блокировку. И тогда Стен не смог устоять. А теперь Беловодье высосало из него жизнь. Почти.
Роман разжал пальцы.
- Казик! - сдавленно выкрикнула Лена и рванулась к двери.
Колдун заступил ей дорогу. Она попыталась его оттолкнуть, не смогла. Ударила кулаком в грудь. Он схватил ее за руки. Он не слышал в тот миг ее мысли - не хотел.
- Пусти! - Она яростно вырывалась.
- Пока Алексей там, в кабинете, вам ничто не грозит. Ни ребенку, ни тебе.
- Врешь!
- Клянусь водой!
- Вы все, все врете! И Гамаюнов твой! И ты! Сволочь! Пусти!
Он разжал пальцы, и она рванулась наверх, в спальню, к ребенку. Сейчас кинется собирать вещи. А может, так и лучше? Что, если колдовская защита не выдержит? Тогда Стен вмиг их прикончит - и жену, и ребенка. Впрочем, если вырвется, то никакие километры, их разделяющие, не спасут - все равно достанет.
- Роман! Тут тебе звонят. - Тина приоткрыла дверь в гостиную.
- Кто?
- Слаевич. Сказал, что у него звездный час намечается. Вот-вот грянет. Он Чудодею позвонил, а тот ушел куда-то. Слаевич тебя зовет. Срочно!
- Скажи, что сейчас! - пообещал Роман и кинулся со всех ног из дома.
Слаевич был единственным, о ком точно было известно, что он "обручен".
Из всех темногорских колдунов один Слаевич числился не самовластным колдуном, но лишь спонтанным. Бывали дни - и немало, - когда никакого колдовского дара у него не обнаруживалось. И жил он в такие дни, как все. Пил, как другие, ел, курил и на людей не смотрел ослепшим внутренним оком. В такие дни простой человек, без дара, мог легко его обмануть.
Но случались дни, когда он почитал себя самым могущественным колдуном в Темногорске. Тогда он излечивал не только насморк, лишай, волчью пасть, эпилепсию и сколиоз, но и слепые от рождения у него прозревали, глухие начинали слышать, потерявшие память вспоминали все до последней мелочи. В такие дни излечивалась лейкемия и раковые опухоли третьей и даже четвертой стадии распадались и исчезали без следа вместе с метастазами.
Но таких "звездных" дней в году набиралось у Слаевича от силы семь. И еще десятка три набиралось дней, когда чудесная сила шла "с мутью", - то были дни для излечения экземы и заикания. Но ради этих пяти или семи сумасшедших дней и жил Слаевич. А другие его не интересовали. Других он даже и помнить-то особо не хотел. То был временной мусор, шлак. Как в любой жизни, мусора всегда в избытке.
Прежде Слаевич учительствовал. То есть жил вроде как с целью, но мерзко. Работа раздражала, плата нищенская. Халтурить было стыдно, а хорошо работать - невмоготу. Пил Слаевич много, в долг занимал у кого попало - то есть кто даст. Раз по пьяни свалился в канаву и чуть не утоп. Хорошо, Роман Вернон проходил мимо и его из той канавы вытащил.
А на другой день случился у Слаевича впервые звездный час.
Весенний день, когда снизошло на него откровение, Слаевич запомнил поминутно. Вернее, не с самого утра - не яичницу подгорелую и кусок засохшего хлеба да спитой чай и не ругань с соседкой... Нет, это сберегать в памяти не стоило. А запомнил Слаевич все с того мига, как уселся он на подоконник, к раме спиной привалился и мир Божий стал обозревать. Солнце светило ярко и жарко по-летнему, а деревья вокруг стояли голые, и стыдно было почему-то на их наготу пялиться. Сад под окнами был перекопан - соседка готовилась пересаживать кусты и яблони. И черная жирная земля лежала как наре-занный ломтями хлеб и парила. И вот глядел учитель на приготовленную для дерева яму, и вдруг что-то ударило Слаевича под ребра. Соскочил с подоконника, кинулся к буфету, схватил две восковые свечи, сунул в карман и во двор побежал. Отчаянно щелкая умирающей зажигалкой, поджег свечи и в землю воткнул. Что он в те минуты, пока свечи горели, шептал, о чем молил, не запомнилось. Что-то губы болтали - на то они и даны человеку, чтобы вечно друг о дружку шлепать да воздух выдыхать. И, шепча только что придуманные заклинания, Слаевич стал втирать себе в бок влажную черную землю. И вдруг будто когтями у него заскребло внутри, будто там кто-то живой был и ворочался. В тот миг видел он себя насквозь - сосуды, залепленные холестериновыми бляшками, дряблые мышцы и, главное, - печень, уже совершенно ни на что не годную. Слаевич хватал пригоршнями сырую землю и втирал ее в кожу. Уже много времени спустя Слаевич понял, что в те минуты он себя от цирроза печени вылечил.