Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.
Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши играла его Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его любимая в этой роли. Неясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?
В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей красно-кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.
От прочих построек остались только стены - ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками. .
- Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, - пробормотал дядя Гриша.
Три новые бетонные ступеньки были врезаны в старый раскрошившийся фундамент. Двери тоже совершенно новенькие, даже не подделка под старину, а просто новодел. Хотя сама ручка - бронзовая, с виньеткой, - возможно, открывала когда-то старинную дверь. Справа у входа была прибита бронзовая табличка. Для сохранности ее прикрыли решеткой. Надпись на табличке гласила: "Беловодье".
Но здесь, за пограничной чертой, было не озеро с волшебной водой, а крошечная прихожая, темная, освещенная лампочкой под стеклянным абажуром с трещиной. Справа стоял большой письменный стол, слева - вешалка послевоенных времен. Роман припоминал, что у матери в доме висела точно такая же. От остальных комнат прихожую отделяла пыльная портьера из шерстяной ткани неопределимого цвета. Лишь дверь отворилась, легкий ветерок поднялся в комнатах, скрипнули запертые двери, колыхнулись шторы. Где-то хлопнула дверца шкафа.
- Эй! - крикнул Роман. - Посетители явились. Ему никто не ответил.
Роман откинул портьеру и очутился в просторной гостиной. Стены обиты бежевым тисненым шелком, в центре комнаты - столик с мозаичной столешницей, а вокруг - кресла с витыми ручками и изогнутыми ножками. Новенький шелк блестел в бледном свете осеннего солнца. Весело плясал огонь в огромном камине. На стенах - несколько пейзажей, писанных маслом; рамы тяжелые, резные, густо позолоченные.
Роман присвистнул. Все было точь-в-точь как в гостиной Гамаюнова в Беловодье. Только там - призрачное, колдовское. А здесь настоящее. Вернее почти.
- Музей еще не работает, - сообщила женщина лет тридцати с небольшим, появляясь из соседней комнатки.
Берегиня музея была невысокого роста, в темном костюме и бежевой блузке. Гладкие волосы, чуть тронутые сединой, отсвечивали маслянистой желтизной. Губы ярко накрашены. Только губы. Типичный музейный работник.
- Я ищу Эда Меснера, мы с ним договорились о встрече, - отвечал Роман.
- Так это вы ему звонили ночью?
- Я. Вместе с Базом Зотовым.
- А где Баз? - живо спросила женщина.
- В машине нас ждет. Вы его знаете? Женщина запнулась, сообразив, что разговаривает с незнакомым человеком.
- А вы-то кто, можно узнать?
- Я - Роман Вернон, колдун из Темногорска. А это Григорий Иванович.
- Лучший в мире хулиган, - отрекомендовался тот. - Здесь не требуется похулиганить?
- У нас не хулиганят, - заявила женщина, не поняв шутки. - Я сотрудник музея Галина Сергеевна, - представилась она. - Эд сейчас подойдет. Он просил немного подождать.
- Подождать! - взорвался дядя Гриша. - Мы гнали всю ночь, а нас просят подождать. Что за хулиганство!
- Буквально полчаса. Он сказал, что ему надо подготовиться. А вы можете пока осмотреть музей.
Колдун промолчал. Выходит, Меснер здорово обеспокоен возвращением Сазонова.
Роман окинул женщину взглядом. Возраста она примерно такого, как и другие участники проекта. В музее работает кто-то из людей Гамаюнова. Стен упоминал, что среди спасшихся во время бойни в Германии была девушка по имени Галя. Да, скорее всего, она из учеников Гамаюнова. То, что она здесь, свидетельствовало лишь об одном: Иван Кириллович полагал, что о Марье Гавриловне и ее усадьбе никому больше из опасных людей не известно. Возможно, он ошибался, как и в других случаях.
- Ну что ж, давайте посетим покои Марьи Гавриловны, - предложил Роман.
- Мы что, за этим сюда ехали? - пробурчал дядя Гриша, демонстративно вытащил из-за пазухи бутылку и хлебнул. - У вас, голубушка, глазированного сырка на закуску не найдется? Нет? Жаль.
- Здесь нельзя пить! - возмутилась Галина Сергеевна.
- Мне можно. Я хулиганом работаю. Какой же хулиган в музее без бутылки? Райкина не смотрели? Неужто? Здесь, правда, у вас греческого зала нет. Может, римский найдется? Я без выпивки в вашем музее никак не могу. Сердце просит. Mihi sic est usus, tibi ut opus fasto est, face*. - Вид у него был мрачный. Он постоянно оглядывался, будто ожидал нападения.
Галина Сергеевна обиженно поджала губы.
- Выйдите тогда! - приказала.
- Куда выйти?
- В прихожую.
* Мой обычай таков, а ты поступай, как знаешь (лат.).
- Да пожалуйста. Кто бы был против. - Дядя Гриша демонстративно затопал назад. - Там у нас, в сумке, закусь должна иметься.
Роман прежде всего оглядел гостиную. Приметил три рамочки на стене, прикрытые синими шторками, подошел, бесцеремонно тронул ткань. Под занавесками были акварели. На двух - портреты мальчиков в матросских костюмчиках. Оба необыкновенно схожи. У одного рыжий вихор на макушке, у другого - темный. Роман прочел подписи. "Кирилл Гамаюнов" - под одним и "Севастьян Гамаюнов" - под другим.