С папкой историй болезней в кабинет вошла Магира-ханум. Янгура шагнул навстречу ей, протянул руку. Магира Хабировна, в свою очередь, справилась о его здоровье.
— Вашими молитвами, — пошутил Янгура. — А вы все молодеете, Магира-ханум. От встречи к встрече хорошеете,
Магира Хабировна слегка зарделась. В молодости Янгура ухаживал за ней, даже писал ей письма. Черные и густые, как грозовая туча, волосы Магиры не давали ему покоя. Даже после того, как девушка вышла замуж, Янгура не скоро забыл ее. Теперь все это в далеком прошлом. А все же как-то волнует…
— Дайте историю Асии, Магира-ханум, — обратился профессор.
Отогнав нахлынувшие воспоминания, Магира-ханум открыла папку, передала профессору нужные листы.
Абузар Гиреевич рассказал о характере и настроениях больной, сообщил диагноз. Янгура слушал внимательно, глядя прямо в лицо профессору и кивая время от времени головой, как бы говоря: «Ясно», «Понимаю», — в глазах у него зажглись искорки.
— Довольно любопытный случай, — заметил он. — Какая степень, по вашему предположению?
— Вторая, ближе к третьей.
— А что показывают анализы?
— Пока идет активный процесс… Магира-ханум, позовите, пожалуйста, Асию.
Девушка вошла в кабинет и, увидев незнакомого представительного мужчину, сразу спряталась за спину Магиры-ханум.
— Асия, подойдите ближе, сядьте вот здесь, — мягко сказал профессор. — Вот доцент Фазылджан Джангирович хочет поговорить с вами.
— Кто это? — переспросила девушка шепотом у Магиры-ханум и, получив ответ, осторожно села на указанную профессором койку. — Я на операцию не согласна! — вдруг возбужденно заговорила она. — Лучше умру сразу, чем ложиться под нож.
— Со старшими сначала здороваются, — сухо заметил Янгура, будто не услышав ее слов. — Что у вас болит?
— Абузар Гиреевич знает, — непримиримо ответила Асия.
— И мне расскажите.
Помолчав, Асия неохотно начала рассказывать. Потом Янгура велел ей пройти за ширму, снять халат. Асия начала кусать губы, хотела было уйти из кабинета, но профессор задержал ее, успокоил. Опустив голову, Асия пошла за ширму. Лицо ее пылало, глаза были полны слез.
Все же осмотр прошел без осложнений.
— Ну вот, не съел же я вас, — укоризненно сказал Янгура. — Идите в свою палату.
Асия, не глядя ни на кого, вышла.
Янгура вымыл руки и, вытирая по отдельности каждый палец, с легкой усмешкой говорил:
— Эта девушка, должно быть, в глухом лесу росла? Я думал, что она откусит мне руку… Все-таки жаль ее… Самое позднее — двадцати пяти лет она умрет от кислородного голодания. Тяжелейшая форма порока. Ее может спасти только самая радикальная мера — операция.
И профессор и Магира-ханум выслушали это заключение понурясь, словно на плечи им лег тяжелый груз. Стряхнув задумчивость, Абузар Гиреевич спросил:
— Это ваше последнее заключение, Фазылджан?
— Да, Абузар Гиреевич, единственное и последнее.
Профессор снова погрузился в раздумье. Янгура аккуратно повесил полотенце, сел на стул.
— Фазылджан, — осторожно начал профессор, — вы обратили внимание — ведь общее состояние девушки не очень-то плохое. И состав крови тоже. Вот посмотрите. Результаты ангиокардиографии и электрокардиографии удовлетворительны. — Профессор поднес ленту к свету, начал показывать мелкие зубцы.
— И все же аномалия налицо, Абузар Гиреевич, — стоял на своем Янгура. — Зондировали?
— Да. Вот рентгеновский снимок движения зонда. — Профессор включил негатоскоп.
Янгура внимательно вгляделся в снимок, принялся ходить по кабинету.
— Данные не так уж плохи, — продолжал развивать свою мысль профессор. — Конечно, нельзя сказать, что мы изучили все тайны человеческого сердца.
— В том-то и дело, — подхватил Янгура. — Это изучение — дело будущего. А девушка нуждается в помощи сегодня. Она и так запустила болезнь. Оперировать надо было еще в раннем детстве. В своем печальном прогнозе я могу ошибиться лишь в сроке. Допустим, она протянет до тридцати — тридцати пяти. Но на какие страдания будет обречена! А роковой исход неизбежен… Вы уж, пожалуйста, извините меня, Абузар Гиреевич, но, по-моему, большинство терапевтов, несмотря на то что изменились времена, изменилась техника хирургии, все еще думают по старинке, как Бильрот, — к сердцу, мол, нельзя и близко подходить с ножом.
Профессор сдержанно улыбнулся.
— Как же это получается, Фазылджан? До сих пор история медицины считала Бильрота выдающимся, смелым хирургом. Считается, что Рен первый дерзнул зашить рану на сердце. Но ведь не так уж велика дистанция между тем и другим.