Сбирались на радения еще в двухэтажном доме крестьянина Алексея Фролова, в Покровской слободе Графской Славянки. Там, во время совершения богослужения, скопцы кружились, вертясь на пятках, пели песни, поклонялись портрету «матушки», кланялись в землю «перед своим старшиной, сидевшим на подушках, целовали его руки и одежды». По всей вероятности, это был Кондратий Селиванов, как известно из других сведений, иногда уезжавший из Петербурга на недолгое время. Скопцы мяса не ели, даже и в светлое воскресенье, не пили никаких крепких напитков. Всех было открыто 23 человека, кроме детей. В радениях принимали участие и не оскопленные (то есть хлысты).
Против скопческого корабля в Павловске и Графской Славянке местным начальством были приняты строгие меры, чтобы уничтожить вредную секту. При этом затронуты были скопцы петербургские. Обер-полицеймейстер Эртель встревожился. Но друзья скопцов и на этот раз успели внушить государю, что заблуждение их нисколько не вредно. Последовало высочайшее повеление: «иметь за вновь открытыми скопцами секретный надзор и предупреждать лишь новые оскопления».
В том же 1806 году открыто большое общество скопцов и хлыстов в Симбирской губернии, в городе Алатыре и в селениях Алатырского, Ардатовского и Курмышского уездов.[67]
Центр их был в Алатыре, в доме тамошних купцов братьев Милютиных. Оба Милютина были оскоплены, а сестра их считалась богородицей и пророчицей и называлась «животною книгой». В алатырском корабле хлыстов было гораздо больше, чем скопцов. Они не признавали Кондратья Селиванова за императора Петра III и за сына божия. Впрочем, как обряды их, так и верования были тожественны с другими хлыстами и скопцами. Но все-таки они стояли особняком, называясь «алатырскими людьми божьими», или «милютинскими». Против них также не приказано было принимать строгих мер; придерживаясь прежних высочайших повелений, и на этот раз велено было заботиться лишь о том, чтобы не происходило новых оскоплений.
В том же 1806 году открыты были скопцы в Малоархангельском уезде Орловской губернии. Там, на родине скопчества, «убеление» приняло такие огромные размеры, что орловский губернатор Яковлев энергически настаивал пред высшим правительством на строгости мер относительно скопцов.
Яковлев представил, что скопление взрослых и детей производится с целью избавления их от поступления в военную службу. Мнение неосновательное, но имевшее последствием перемену правительственного взгляда на скопцов. И правительство, и лица, стоявшие во главе правительства, в качестве помещиков, увидели в усиливающейся секте нарушение собственных интересов. Это было поводом к первому строгому отношению русского законодательства к скопчеству. Чтобы разрушить надежды скопцов на избавление от военной службы, велено всех их отдавать в солдаты…
В день Нового 1807 года усердно защищавший скопцов пред государем граф Кочубей оставил портфель министерства внутренних дел, и чрез восемь дней после того новый министр князь Куракин объявил орловскому губернатору следующее высочайшее повеление: «Министр внутренних дел (граф Кочубей) донес мне по представлению вашему о явившихся в Малоархангельском округе скопцах, кои палатой уголовного суда приговорены к наказанию и оставлению при прежнем жительстве. Находя, что таковым наказанием соблазн, от людей сих происходящий, не прекратится, и что, напротив, пример их может вовлечь и других в заблуждение, повелеваю: 1) всех вышепомянутых скопцов, согласно объявленному вам прежде о скопце Егурнове повелению, отдать в военную службу, зачтя помещикам их и селениям в рекрут; 2) в случае открытия впредь скопцов, действительно себя оскопивших, поступать с ними на сем же основании». Об этом высочайшем повелении было объявлено повсеместно «для единообразного по всем губерниям поступления» сенатскими указами 18 февраля 1807 года.
Еще решительнее сказано было в высочайшем повелении, объявленном около того же времени министром юстиции князем Лопухиным одесскому генерал-губернатору герцогу де-Ришелье относительно скопцов, появившихся в Одессе. Велено было: «впредь поступать со скопцами, как с врагами человечества, развратителями нравственности, нарушителями законов духовных и гражданских». Столь важное постановление не было однако же распубликовано и осталось безгласным, хотя впоследствии и делались на него ссылки.