Роль любовницы генерала она точно не заслужила.
— Надо скорее выдать её замуж… — пробормотал мужчина, опускаясь в кресло за письменным столом.
Получив назначение в военную академию, он почти перестал появляться в столичном доме. Мать с младшим братом и невесткой предпочитали шумной Леонсии размеренную жизнь провинции, в родовом имении Эскорнов — Деверише. Поэтому городской особняк почти всё время пустовал. Домоправитель, экономка, кухарка, конюх и две горничные — скромный штат прислуги для человека его положения. Но больше ему и не требовалось. В те редкие моменты, когда оказывался дома, Вейнанд предпочитал уединение.
С трудом удалось заставить себя отвлечься от мыслей о Лайре. Запретив себе думать о бунтарке с янтарными глазами и такими манящими, наверняка сладкими губами, он стал разбирать корреспонденцию. За последние две недели её накопилось немало. Приглашения на суаре и праздники, счета и отчёты из Девериша, а также… многочисленные письма от шейров, заинтересованных в наследнице Ноэро.
Обычно подобные знаки внимания родители юной шиари получали уже после бала дебютанток. Родителей у Лайры не было, поэтому все романтического характера писульки отправлялись ему, как исполнителю последней воли маршала. А он, по традиции, должен был передать их Лайре, тем самым якобы облегчая девушке непростую задачу — выбрать себе спутника жизни.
Всё это должно было быть после бала…
Но узнав о редчайшем даре её брата, холостяки не стали терять время и начали действовать. К тому времени, как Вейнанд закончил разбирать письма, перед ним образовалась внушительного размера груда конвертов с припиской «Для шиари Ноэро». Он не знал, чего ему хотелось больше: вскрыть каждый или сразу отправить их в ярившееся в камине пламя. Точно такое же пламя сейчас ярилось в душе генерала, и совладать с ним, обуздать, никак не получалось.
Запихнув джаровы письма в ящик стола и сказав себе, что передаст их Лайре, когда придёт время, Вейнанд отправился в академию. Хорошая, изматывающая тренировка — вот что ему сейчас нужно. Едва не растерзав дежурных у ворот, вместо того чтобы вести вахту, обхаживавших, как два петуха, какую-то румяную горожанку, генерал переоделся и спустился в тренировочный зал. Оказалось, Дермонт и Клерт тоже не придумали ничего лучшего, чем посвятить воскресный вечер тренировке.
— Всё в порядке? — поинтересовался первый, заметив мрачное выражение на лице генерала.
— Снова шиари Ноэро довела до белого каления? — хохотнул Раджер, то ли что-то подозревавший, то ли просто поставивший своей целью вывести его окончательно.
— Всё хорошо, — коротко обронил Эскорн. — Никак не отойду от состязаний и от решений, принятых императором.
В какой-то мере это была правда. На Адальгера он по-прежнему злился и по-прежнему был уверен, что тот действовал низко.
Слишком низко даже для Регенштейнов.
— Смотри на это позитивно, — заметил оптимист Дермонт. — Теперь, когда все знают, какой у шиари талантливый брат, пристроить её будет проще простого. Это раньше она была потомком безумной мятежницы, а теперь стала сестрой хроновика.
Вроде всё сказал верно, но настроение, и без того отвратительное, стало ещё хуже.
— Как насчёт совместного спарринга? Двое на одного. — Вейнанд снял рубашку и бросил её на лавку.
— Думаешь, справишься? — усмехнулся Раджер, наматывая кумпур на руку.
— Вот сейчас и узнаем.
К разочарованию генерала, и полковник, и стихийник слишком быстро взмолились о пощаде, требуя прекратить, как выразился Дермонт, эту безжалостную бойню. Разочарованно хмыкнув, Эскорн подал поверженному противнику руку и посоветовал зайти к животворцам.
— Какая муха тебя укусила? — проворчал Клерт, потирая ушибленные рёбра. Правый бок полковника уже вовсю наливался цветом, напоминая о яростных ударах генерала.
Рубаху Клерт надевал, болезненно морщась и шипя ругательства.
— Извини. Забылся, — мрачно выронил Вейнанд.
Мрачно от того, что во время боя удалось отвлечься, но вот спарринг закончился, и он снова остался наедине со своими мыслями.
— Вообще-то я твой друг, а не тренировочный тюк, — зло выцедил полковник и первым вышел из зала.
— Хорошо потренировались. — Улыбка на лице Дермонта сменилась болезненной гримасой, стоило ему подняться с лавки.