========== 5 ==========
Жизнь, как пьеса в театре: важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна.
Луций Анней Сенека ©.
— Завтра твои похороны, — равнодушно сообщил Джон между делом, когда они вновь гуляли в том парке. — Тебе вроде можно же отпроситься якобы домой на денёк. К тому же, выходные…
— Да, конечно, уж об этом я позабочусь, не переживай, — утвердительно закачал головой Чес, остановившись и поудобнее взявшись за костыль. — Во сколько именно и где?
— В девять утра. Твоя могила находится на ближайшем к нам кладбище. Собственно, Лина не стала долго выбирать.
— Так рано… м-да, Лина действительно не стала выбирать, потому что не умела. Знает же, что я не любитель рано вставать!.. — с напускным недовольством пробормотал Креймер, вздыхая и с улыбкой глядя на Константина. Тот ухмыльнулся.
— Ну, я думаю, она не особенно надеялась, что на твои похороны придёшь ты сам, поэтому уж сделала, как удобно многим. А ещё она говорила, что обыскалась твоих камелий везде, но так и не нашла, к сожалению, — Джон внимательно взглянул на него: тот горько улыбнулся, покачал головой и наконец ответил:
— Думаю, это не трагедия. Не взаправду же это мои похороны. А вот когда реально умру, тебе предстоит огромная задача, которую не выполнила даже девушка…
— Опять ты об этом! — раздражённо перебил его Константин и быстро достал из кармана пачку. Закурив, он смог как-то успокоиться; в это время Чес лишь безучастно на него посматривал.
— Эй, опять куришь? Ты никогда не курил при мне… значит, вновь ступил на эту грешную тропу? — улыбнувшись, спросил он. Выдыхая дым, Джон глянул на небо.
— С тобой и не до того дойдёшь… — тихо проговорил, вновь затягиваясь. Креймер хмыкнул. Спустя долгое молчание, в которое они обошли парк и вновь вернулись к крыльцу больницы и которое стало так часто появляться между ними в последнее время (что, впрочем, не смущало и не расстраивало), Чес вдруг вновь заговорил:
— Значит, завтра в девять? Заедешь за мной в семь? Мне нужно будет домой зайти…
— Окей, — сказал он и бросил окурок в урну. Что-то ему подсказывало, что завтрашний день будет каким-то важным. Или странным. Или стрёмным. Тут уж как посмотреть. Но что-то в нём определённо будет. Но что именно (да даже хоть примерно), он никак не мог знать.
На следующее утро Джон заехал к Чесу в семь и довёз его до дома; оказывается, тот хотел переодеться. С врачом своё отсутствие он кое-как уладил, хотя тот и был против. Но сам Креймер считал, что уже почти здоров: кости потихоньку срастались, не было никаких осложнений, лёгкое тоже понемногу приходило в норму, раны все заживали, а от многочисленных ссадин и синяков не осталось и следа. Разум пришёл в норму, и вроде никак не ощущалось, что было сотрясение; во всяком случае, Чес перестал бредить, как в первые дни. Однако единственное, что не прошло, это бледность лица — врач говорил, что здесь нужен отдых и ещё раз отдых. Но сам Креймер не считал это чем-то сверхъестественным, поэтому не обращал внимания.
Потом они отправились на кладбище. Джон решил, что остановит машину неподалёку и выйдет хотя бы затем, чтобы засветиться, а потом уйдёт к Чесу; тот же, как только толпа пропадёт из поля зрения, обогнёт кладбище с другой стороны и остановится недалеко от места похорон — Константин ему уже сказал точное местоположение. Там, за деревьями, его навряд ли должны заметить. К тому же, нынче утро выдалось самым дерьмовым, которое только могло быть осенью: густой непролазный туман, холоднее на десять градусов, чем обычно, на небе одна огромная грязная простыня и даже ни единого лучика света. Вот как раз из-за тумана Креймер и надеялся, что его не будет видно. А так-то погода была более чем отвратная в это утро; Чес усмехался и говорил, что не зря.
По пути на кладбище они упорно, непроницаемо молчали; от каждого своего собственного слова становилось тошно в это утро. Повелитель тьмы и его водитель, который сейчас был и не водителем вовсе, лишь изредка перебрасывались парами дежурных фраз — говорить более, хоть убей, не хотелось! Креймер вообще пребывал в меланхолическом состоянии, иногда горько усмехался своим мыслям, был ещё более бледен, чем вчера, и имел вид довольно болезненный. Его часто мучил кашель, но врачи говорили, что это нормально, между тем остерегая его от переохлаждения: его лёгкому это нежелательно.
Джон же в этот день был абсолютно спокоен, даже как-то необыкновенно спокоен; помнится, в прошлые дни его душу одолевали ураганы чувств и каких-то мыслей. На сегодня это как-то исключительно быстро прошло и больше не возникало. Но, быть может, это лишь затишье перед очередной бурей? Вот эта мысль менее всего радовала Константина. Ему уже надоело быть в постоянном недоумении, в ожидании чего-то невозможного и в искреннем убеждении, что вот скоро всё само встанет на свои места. Ничего не вставало на свои места, вместе с тем нежданных сюрпризов было завались. Ничего это Джон не хотел разгребать в своей голове; сегодня он решил просто-напросто забить на это дело, решив отправить его на самотёк. Пусть сегодня будь что будет.
Кладбище было небольшим, устроенным скромно, с такими же скромными могилками и надгробиями; редко можно было встретить здесь шикарно оформленное местечко. Огорожено оно было низеньким железным заборчиком; входов наделано было много — где-то находились действительно калитки в качестве дверцы, а где-то были просто поломаны прутья. Чес должен был идти именно через такой вход. На территории кладбища росло так много деревьев, что иные думали, что здесь раньше находился огромный густой лес. Но доподлинно об истории этого места никто точно не знал, поэтому и оставалось всё в тайне.
Нынче кладбище не блистало хоть какой-нибудь скудной приветливостью: всё заволокло серым туманом, ничего далее пяти метров вокруг не было видно, и лишь чёрные ветки деревьев уныло прорывались сквозь эту пелену. Джон остановил машину недалеко от входа, рядом с которым собралась небольшая толпа, и, вытащив ключ, передал его Чесу, чтобы тот потом заблокировал. Далее он вышел и как ни в чём ни бывало поравнялся с толпой; кивком головы его приветствовали лишь те люди, которым он сообщил пренеприятное известие. Лина, в чёрном, но элегантном пальто и в тёмной юбке, стояла со скорбным видом и держалась рукой за какого-то мужчину рядом; Константин его точно не знал и хотел думать, что это её брат. Правда, и скорбный вид был каким-то искусственным, и наряд больно походил на тот, в котором можно и на кладбище, а потом и в ресторан — ну, а что, чёрный цвет даже стройнит… Нет, Джон не хотел и мысли допускать об этом — тогда всё получалось так, как и говорил Креймер, получалось гнусно и отвратительно. Однако сейчас, понятное дело, бить тревогу раньше времени не стоило.
Пять минут они ещё ждали кого-то; в это время доходили опаздывающие; когда пришёл последний человек, сверстник Чеса, с которым Джон тоже общался, группа двинулась с места. Только сейчас он, стоявший поодаль от центра толпы, увидел, что человек впереди (явно не знакомый, а нанятый) нёс в руках безвкусно украшенный резьбой, цветами и узорами сосуд с пеплом «покойника». Он был слишком огромен и несоразмерен с самим содержимым; Джон лишь только покачал головой, говоря про себя, как это глупо. В группе стояла полная тишина; лишь изредка кто-то осмеливался тихо шепнуть товарищу на ухо что-нибудь. Да, казалось бы, тихо — чего ещё нужно? Но Джон смог понять настрой окружающих: у всех был такой вид, будто они только и дожидались конца, когда можно будет пойти в гости или в кафе и нажраться за упокой души. Константин, хоть и провёл в этом обществе всего минут десять, уже хотел блевать от стоявшего здесь запаха лицемерия. Кажется, потихоньку он начинал понимать Чеса в действительности; он бы тоже скорей заявил о себе как о мертвеце, лишь бы отвязаться от таких друзей.
Или, может статься, он лишь так думал, наслушавшись речей Креймера и теперь всё ища подвох? Вот это было подставой. Константин едва удержал себя от того, чтобы закурить — нервы в последнее время подставляли его, успокаиваясь лишь только от затяжки. Он вновь понял, насколько слаб. Но, видимо, его размышления о важности и вреде курения не для сегодняшней истории — нынче главный герой не он, как могло показаться на первый взгляд.