— Почему не заходишь? — спросила она. — Рудя и Рита тебя ждут.
Я что-то промямлил в ответ, но в этот вечер так и не зашел к близнецам. Пришел я к ним на следующий день, поздним утром.
Рудя и Рита смотрели в окно. Стояли холода, и гулять их Густенька не пускала. На улице, под окнами, носились братцы Лаврушкины и показывали близнецам «нос». Увидев меня, Рудя и Рита отошли от окна.
— Мама ничего не знает. Мы сказали, что я упала, — сразу сообщила Рита и добавила: — Нехорошо врать, но иначе я была бы ябедой.
Мне стало стыдно, я не знал, что ответить, хотел уже дать стрекача домой, но в этот момент братцы Лаврушкины выкинули свой коренной номер. Они гамузом, в три глотки, заорали:
— Рудольф-Адольф! Рудольф-Адольф! Рудольф-Адольф!
Я подбежал к окну и показал братцам кулак. Братцы показали мне сразу шесть.
— Адольф Гитлер! Адольф Гитлер! — приплясывая на снегу, закричал Венька.
Я поочередно ткнул в братцев, закатил глаза, высунул язык и показал на потолок. Это означало, что я их перевешаю как собак. Братцы озлились и начали кричать:
— А ну выходи! Посмотрим кто кого?
— Не ходи, — сказал Рудя. — Побьют.
Он был бледен и весь дрожал.
— Давай в шашки, — предложил я.
Рудя молча вытащил доску, и мы начали расставлять шашки. На белый и черный квадратики упали слезинки. На белом слезинка была почти незаметна, а на черном выделялась ясно, она была прозрачная, как росинка. С первых ходов я заметил, что Рудя проигрывает, и смешал шашки.
Целый день я провел с близнецами. Казалось, Рудя забыл о своей обиде, но когда с работы пришла Густенька и глянула на детей, то сразу спросила:
— Что случилось?
— Ничего, — ответил Рудя.
Он снова, как днем, побледнел и задрожал.
— Сынок, — сказала Густенька и хотела погладить сына по голове, но Рудя отбежал в угол. — Сынок…
— Ненавижу, — отчетливо сказал Рудя.
Густенька растерянно опустилась на стул.
— Я ходила, — жалобно сказала она. — Честное слово, ходила…
— Я не хочу быть Рудольфом. Хочу быть Сашей, как звал меня папа.
— А я Леной, — сказала Рита и подошла к брату.
Густенька вытащила кисет и стала свертывать цигарку.
— Хорошо, дети, — сказала она и вышла на кухню.
Густенька в тот раз особенно долго курила. Тонюшка Лабутина закричала было на нее, но тут же и смолкла, увидев мрачные, тяжелые Густенькины глаза. «Ведьма, — пробормотала Тонюшка. — Пра слово, ведьма. Прости ты, господи, мою душу грешную…» Густенька назвала детей нерусскими именами наперекор своему мужу Степану, человеку смирному и спокойному. А Степан все равно нет-нет да и называл детей по-русски — Сашей и Леной, но называл он их так скрытно от Густеньки, потому что не хотел с ней ругаться. Когда началась война, близнецов стали дразнить братцы Лаврушкины и вообще все, кто хотел. Густенька ходила куда-то, хлопотала, требуя сменить имена детей на Александра и Елену, но ей сказали, что таким делом сейчас никто заниматься не будет. И Густенька решилась.
Назавтра в комнату Дроздовых в сопровождении бабки Заусаихи явился батюшка Алексей, высокий, сутулый человек с редкой бородой. Мы частенько совершали опустошительные набеги на батюшкин огород — репа там росла на удивление сладкая и крупная. Однажды батюшка застал нас на месте преступления. Он вырос перед нами словно из-под земли и так внезапно, что мы как стояли с репой в руках, так и застыли. Батюшка, видно, притаился в борозде. Он жестом приказал нам следовать за ним, и мы, как привязанные, пошли. Батюшка завел нас в дом, усадил за стол рядом со своими детьми и поставил перед всеми тарелки с зеленым супом, от которого знакомо и противно пахло крапивой. Поповские дети дружно стали есть, а мы не спешили: крапивный суп был и дома. «Что же вы?» — спросил батюшка, наливая и себе. И хотя потом Кутя говорил, что поп Алексей придумал все это специально, в огород к нему мы больше не лазили.
Рудя пожелал, чтобы крестным отцом был я, а Рита выбрала старшую из Харитоновых — Зойку Шушеру. Мы смирно сидели и смотрели, как батюшка Алексей надевает рясу. Бабка Заусаиха приволокла с кухни горячей воды, вылила ее в детскую ванну, разбавила холодной, попробовала локтем, горяча ли. Густенька стояла у окна и угрюмо смотрела на приготовления к крестинам.
— Начнем, пожалуй, — сказал батюшка. — Раздевайтесь.
Рудя и Рита живо разделись до трусиков и подошли к ванне.
— Раздевайтесь, раздевайтесь, — недовольно повторил батюшка Алексей.
— Совсем? — спросила Рита.