***
Олег больше не смотрит на меня – нос в пол, руки в карманы. Он идет впереди и молчит, пока я пытаюсь докричаться до его здравого смысла:
– Мы ошибались, – говорю я, догоняя мэра. – Мы думали – нас бросили и забыли. Мы думали, что им не до нас, но они здесь!
Олег молча идет вперед.
Псих идет следом за мной, завершает процессию Вика. Как ни старались, Розовощекого мы не нашли.
– Может быть, изначально план и состоял в том, чтобы довести нас до скотского состояния голодом и жаждой, а может, эти пять бутылок – просто отвлекающий маневр? Пыль в глаза?
– Вы нашли воду? – бросает через плечо мэр.
– Нет.
– Тогда какая же это пыль? Это данность…
– Я вам сейчас вообще не о еде и воде! – я начинаю гневно пыхтеть, потому что мэр ускорил шаг. – Я говорю о том, что нам нельзя разделяться. Это опасно!
Длинный коридор заканчивается неработающим лифтом и выходом на служебную лестницу справа. Вы выходим в неё и спускаемся по лестнице.
– Они нас по одному перережут, – шиплю я в спину мэру.
Он резко останавливается и поворачивается. Я едва не врезаюсь в него. Он говорит:
– Вы уверены?
– В чем? – ошарашено смотрю на него.
– В том, что он вам не приснился? – огрызнулся бывший мэр.
Я разозлилась:
– Издеваетесь? Полагаете, я не могу отличить сон от яви?
Мы замолчали. Олег неловко насупился, опустил голову, прокашлялся, а я вздохнула и разжала кулаки. Всего-то одни сутки в карцере, а мы уже готовы вцепиться друг другу в глотки. Нам всем следовало бы поберечь нервы, как свои, так и чужие, но это становится тем сложнее, чем меньше воды остается в бутылках. Неимоверными усилиями воли – половина полулитровых тар. У кого-то чуть больше, у кого-то меньше, но темпы нашего отчаянного положения ускоряются.
– Послушайте… – говорю я, – вы не были в «Сказке». Вы не знаете…
Тут он начинает смеяться. Сначала тихо, но потом смех из шепота превращается в тонкий хрюкающий визг с явным налетом истерики:
– То есть вы подумали, что увидели изнанку жизни?
Откровенно теряюсь – смех его настолько искренний, настолько обезоруживающий, что я не тороплюсь отвечать. Смотрю, как он промокает уголки глаз, а потом поднимает раскрасневшееся лицо и смотрит на меня:
– Вы видели Сказку, по большей части, голым и с эрекцией. Подозреваю, что это совсем не то же самое, что работать с ним. Вам когда-нибудь доводилось расплачиваться за совершенный грех снова, и снова, и снова…?
– М-мне до-оводилось, – отвечает Псих.
Олег поворачивается к Психу и кивает:
– Вам я верю. Возможно, именно поэтому вы – сумасшедший. А вот вы… – он снова переводит взгляд на меня, – проехали по аду в экскурсионном автобусе, и решили, что увидели все?
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же…
– Знаете, что в Максиме Андреевиче было самым увлекательным? – насмешкой подчеркнул Олег последнее слово. – Он не просто находил и коллекционировал ваши грехи, – лицо бывшего мэра в мгновение ока становится старым и больным. – Он изощренно возвращал их вам. Снова и снова. Бесконечно долго и с наслаждением.
– Но сейчас Максима нет, – гневно шиплю я.
Олег не обращает на мои слова внимания – он разворачивается и, уже не торопясь, отсчитывает ступеньки:
– Хренов Робин Гуд… – бубнит он под нос, а затем уже громко. – Грабить можно! Но не всех.
Мы спускаемся по лестнице, мэр разглагольствует:
– У него было весьма занятное понимание морали. Ценность человеческой жизни… Убивать тоже можно!
Лестница кончается, и через двустворчатые двери мы выходим в короткий коридор, который круто поворачивает направо.
– Но выборочно, – продолжает Олег, оглядываясь на меня, но, не сбавляя хода. – И как происходила выборка, было известно только ему одному, потому как…
Все случилось так быстро, что мы опешили.
Олега сбивает с ног и с грохотом припечатывает к стене, а в следующее мгновение сыплются удары – не дожидаясь пока мэр опомнится, Розовощекий яростно работает кулаками, нанося удары прямо по лицу. Я и Вика отскакиваем назад, отбегаем к дверям, готовые бежать в любой момент. Олег хрипит воет, вскидывает руки, закрываясь от кулаков, но тщетно – его лицо рассветает кровью, которая хлещет из разбитого носа и размазывается по щекам, лбу, подбородку руками юриста-бухгалтера. Псих кидается на помощь – вцепляется в плечи Розовощекого и тянет на себя.
– Отдай ключ! – истерично орет юрист-бухгалтер и хватается за правый карман брюк Олега. Псих пытается оторвать его от мэра и тащит назад – звук рвущейся ткани, и визгливый крик:
– Отдай мне ключ!!!
Огромному и сильному, Психу никак не удается отодрать тяжелое, грузное тело, под завязку напичканное стопроцентной истерией. Олег начинает махать рукам, пытаясь оттолкнуть от себя спятившего, но тут же пропускает удар – что-то громко хрустит. Олег кричит, закрывает лицо руками. Псих изо всех сил дергает Розовощекого на себя. Они пятятся назад. Бухгалтер-юрист машет руками, пытаясь добраться до головы высокого мужика за своей спиной, в то время как Псих дергает его еще раз, перехватывает правую руку и заламывает. Розовощекий громко взвизгивает. Вторая рука Психа захватывает короткую шею – он разворачивает его и припечатывает к стене, наваливаясь всем телом. Розовощекий льет отборным матом, перемежая его бессильным рычанием, дергается, пыхтит, но высвободиться не может. Он звонко орет:
– Мне нужен ключ!
Олег медленно оседает на пол, держась за лицо. Кровь заливает его свитер. Он уже не кричит, а глухо рычит, фыркает и плюётся.
Я поворачиваюсь в Вике:
– Вы где-нибудь видели полотенца? В кафе, туалетах? Здесь на первом этаже есть тряпки?
– Вы не понимаете! – визжит бухгалтер-юрист. – Мне нужно выйти отсюда! Отдайте ключ, я должен выбраться отсюда!!!
Бледная и напуганная Вика смотрит на меня и кивает:
– В кафе. Полотенца.
– Кафе далеко?
Вика отрицательно машет головой:
– Показывай, – говорю я.
***
Когда бывший мэр бросает очередной короткий, как выстрел, взгляд в сторону Розовощекого, он уже не выглядит, как человек, готовый убить.
– Упой ииот, – глухо рычит Олег в полотенце.
– Ничего не слышно, – отвечаю я, за что получаю свою порцию недовольного взгляда.
Олег убирает полотенце от лица и гнусаво повторяет:
– Тупой идиот.
Мэр сдавленно стонет, а полотенце снова возвращается к разбитому лицу, закрывая собой не только свернутый в сторону нос, вымазанный засохшей кровью, но и часть двух огромных синяков под обоими глазами, налившихся почти сразу же после того, как юрист-бухгалтер был заключен в кандалы из бельевой веревки. Её мы нашли в том же кафе. Теперь мы снова сидим в холле первого этажа на больших кожаных диванах: я, Розовощекий, связанный по рукам, и Псих на одном диване; Олег и Вика – на противоположном. На столике между нами лежит пара окровавленных полотенец, одно из которых можно выжимать, второе немногим лучше первого. У Олега в руках – третье по счету. Есть расхотелось совсем.
Олег переводит взгляд на Психа, убирает полотенце от лица:
– Ты знал, что так будет? – гнусавит он.
Псих тихо говорит:
– Нет.
Меня в который раз удивляет равнодушное снисхождение Психа к человеческим глупостям: ну откуда ему было знать, что этот болван с юридическим образованием и дипломом экономиста не в ладах с головой? Я бы задала этот вопрос, но Псих даже бровью не повел. Видал он идиотизм и поинтересней. Я уже не вопрошаю о том, что мы будем делать, Розовощекий больше не пытается сбежать, бывший мэр уже не истекает кровью, а Вика по-прежнему прекрасна в своем безучастии – она будто бы смотрит ужастик на ночь: до-олгий, затянувшийся, но поскольку канал только один, то выбора у неё особо нет. Мы настолько отличны друг от друга, словно бы разные биологические виды, и хотелось бы верить, что это только плюс – не было бы различий, была бы общая биологически активная масса. Но теперь, каждый из нас способен преломлять ситуацию иначе – отлично от соседа по карцеру.