— Да... понимаю... понял все...
Ей, видимо, тоже жаль было расставаться с ним, но, несмотря на это, она решительно произнесла:
— Так с богом! И помните: мы никогда не виделись... И больше уже никогда не должны встречаться. Связь снова только обычным путем... шифром и через тайник. Прощайте!
Она хотела уйти, но он схватил ее за локоть и умоляюще произнес:
— Я хотел вам еще кое-что сказать...
Она поспешно высвободилась:
— У нас нет времени. Мы уже довольно долго говорим, а это слишком рискованно.
Однако он опять начал:
— Я... — но тут же махнул рукой и принялся насвистывать мелодию «Звездной пыли».
Ганка остановилась, а он тихо спросил ее:
— Вы помните? Под эту мелодию оркестра Влаха вы всегда выходили на сцену во время демонстрации мод в пражской «Люцерне».
— Вы там бывали?
— Всегда... С тех пор от этой мелодии не могу избавиться. Как только ее услышу, передо мной возникаете вы... Сколько раз я ловил себя на мысли, что насвистываю ее просто так... не замечая этого... как помешанный...
Ганка все еще стояла к нему спиной, но чувствовалось, что она не может заставить себя уйти...
— Я была знакома больше с Калиной и Земаном, чем с вами, — прошептала она.
— Я знаю. Очень жаль.
— Это вы сопровождали меня в последний раз?
— Куда?
— Через границу... когда я уходила... — Ей, по-видимому, нелегко было об этом вспоминать.
— Да, я.
— Я так и предполагала... Это хорошо.
— Тогда я думал, что вижу вас в последний раз. И вот снова разлука... И снова я вижу вас в последний раз?
Она не обернулась, только плечи ее затряслись то ли от ночного холода, то ли от тихих и горьких слез. Вдруг Ганка предложила:
— Если вы захотите меня еще раз увидеть, пошлите мне билеты на Брехта. Хэкл уже давно обещает, что возьмет меня с собой... Но вы должны смотреть откуда-нибудь издалека, с балкона, например, и иметь в виду, что я буду избегать вашего взгляда, буду болтать с ним, улыбаться ему и останусь к вам совершенно равнодушной...
Ирка положил руку ей на плечо, попытался заглянуть в лицо. Однако Ганка не позволила ему сделать это и высвободилась.
— Прощайте! — И она исчезла в темноте.
Он в отчаянии хотел крикнуть ей вслед: «Ганка!» — но из горла у него вырвался лишь какой-то неопределенный звук, похожий на кашель.
Земан озабоченно наклонился к нему:
— Как дела, Ирка? Хочешь пить?
Открыв глаза, Градец увидел, что он лежит на какой-то кровати под затененным торшером и над ним склонились Земан и Вильде. Ирка с трудом выдавил:
— Два билета на завтра на вечер... на «Берлинер ансамбль»...
— У него, наверное, температура. Бредит, — испуганно произнес Земан.
Вильде, однако, с ним не согласился:
— Да нет, непохоже, мыслит здраво... Что с билетами сделать?
— Прикрепите их булавкой... под левое первое сиденье... в третьем вагоне... в пятом по порядку поезде метро... на Темпельхоф...
Вильде ответил:
— Все сделаю! Будь спокоен!
9Выйдя в антракте в фойе, публика еще раз услышала из репродуктора популярную песенку Мэкки Ножа из «Трехгрошовой оперы».
У акулы остры зубы, Нипочем их не сочтешь, У Мэкхита нож, как бритва, Только где он, этот нож?[4]Очевидно, постановщики стремились удержать зрителя в атмосфере спектакля.
Компания Хэкла прогуливалась в антракте, переполненная впечатлениями. Арнольд Хэкл был в одном из своих самых безупречных смокингов и седыми висками и бородкой с проседью скорее напоминал американского актера, чем представителя английской текстильной фирмы в западноберлинском заведении сомнительной репутации. Рядом с ним шла Ганка Бизова в великолепном вечернем туалете. Своей вызывающей красотой Ганка привлекала внимание всех мужчин. В целом это была интересная пара, будто сошедшая со страниц модных западных журналов. Третьим был доктор Салаба. Он чувствовал себя непомерно счастливым оттого, что имеет возможность сопровождать их. Хэкл предложил Салабе сигару, закурил сам и веселым голосом заметил: