— Да...
— За что вас, собственно, арестовали?
— Не знаю.
— А за что вас осудили?
— Не знаю. Они ничего не доказали. Я не имел никакого отношения к ужасам в Планице... Бог — свидетель тому, что я ничего не знаю.
— На какой срок вас осудили без всяких доказательств?
— Пожизненно!
— И сколько вас там продержали?
— Пятнадцать лет.
Неблехова резко повернулась к Голы и актеру и с гневом сказала:
— Вы слышите, люди? Пятнадцать лет держали этого старого, невинного человека в тюрьме. — Она опять обратилась к священнику: — А скажите нам, наш сегодняшний Йозеф К., как фамилии тех людей, которые вас тогда арестовали?
— Земан и Житный.
— А фамилия следователя?
— Полковник Калина.
— Благодарю вас. — Она подошла к Голы и актеру: — Нет, Франц Кафка действительно не мистификация и не сон, пан профессор. Франц Кафка стал при нашем строе жестокой реальностью.
Профессор Голы ее дополнил:
— Вы поняли. Поэтому его гениальный юридический анализ легенды о привратнике у врат закона и о человеке, который хотел туда войти, заканчивается пророческими словами...
Актер раскрыл под свечой в последний раз свою книгу и прочел заключение:
— «Нет, — сказал священник, — вовсе не надо все принимать за правду, надо только осознать необходимость всего. — Печальный вывод! — сказал К. — Ложь возводится в систему»[34].
Был поздний вечер, но окна министерства внутренних дел еще светились. Полковник Калина и майор Житный наблюдали эту необычную встречу путника с «Францем Кафкой» и современными толкователями творчества писателя в кабинете Калины на экране телевизора.
С последними словами актера Житный спросил:
— Выключить?
Калина усмехнулся:
— Телевизор? Да!
Житный подошел к телевизору и выключил его.
— Порядочное свинство!
Калина встал, налил из-под крана в стакан воды и запил какой-то порошок.
— Как же называется этот новый культурно-исторический сериал пани Неблеховой?
Житный иронически усмехнулся:
— «Что вы на это скажете, пан профессор?»
Калина вернулся к своему столу, начал складывать бумаги в ящики:
— Ну, а как мы поняли, об этом будут говорить много. Можете быть спокойны.
Житный ходил по кабинету, размышляя вслух:
— Они действуют в точном соответствии с директивами пражского резидента акции «Белые линии» Перри Штайна. Во-первых, стремятся внедриться в средства массовой информации. Это Неблеховой удалось: она работает на телевидении. Во-вторых, стараются не предпринимать нападок на партию и социализм, а сосредоточить внимание на их прошлых ошибках и заблуждениях, на том, что в них было, на их взгляд, антигуманного, антидемократического и уродливого — короче, на диктатуре пролетариата, то есть на нас и милиции. Начало этому положено в сегодняшней программе. В-третьих, для них очень важно нарушить наши дружественные связи с Советским Союзом. Как только они лишат партию этих трех главных опор, они уничтожат и ее.
— Ловко! — отметил Калина.
Житный с раздражением продолжал свои рассуждения:
— Наверху на все это не реагируют, ничего не предпринимают, как будто их это не касается, и связывают нам руки.
Калина по-прежнему держался спокойно и невозмутимо. Он навел порядок на столе, запер на ключ ящики и сейф, а потом заметил:
— Я уже два раза в донесениях обращал на это внимание министра. Ему казалось, что мои опасения беспочвенны. Надеюсь, этот телевизионный репортаж его убедит. Ведь это выпад и против него.
— Для нас двоих вопрос ясен, — сказал Житный. — Но как перенесет это бедняга Земан? Его это шокирует. Выдержит?
Калина слегка улыбнулся:
— Выдержит. Я знаю его с 1943 года. Честный парень от станка, коммунист, твердый как кремень.
— Теперь будут трескаться и кремни, Вашек.
Калина надел пальто и шляпу:
— Но Земан выдержит. Я ему верю как самому себе. — Он взял портфель и пошел к двери.
Только теперь Житный заметил, что Калина уходит, и спросил:
— Куда идешь? Уже домой?
Однако Калина покачал головой:
— Нет. На телевидение. Нужно поговорить с пани Неблеховой о демократии.
Телевизионный клуб на набережной Сметаны был местом, где можно было приятно отдохнуть. Темное полированное дерево, которым были отделаны стены и перегородки, делящие все пространство на интимные уголки, придавало помещению уют и ощущение тепла, приглушало голоса и шум и давало возможность отдохнуть нервам, взвинченным суматохой редакций и студий. Через широкие окна, выходящие на одну сторону, было видно набережную и мостик Новотного над Влтавой, Карлов мост, с его старыми фонарями и скульптурами святых, и величественный силуэт Градчан с башнями собора святого Вита. Поэтому сюда охотно приходили редакторы, драматурги, режиссеры, писатели, артисты и прочий люд, имеющий отношение к искусству. Они либо молча отдыхали, либо развлекались, спорили о сценариях, о политике, пили кофе, коньяк и вино и смотрели при этом вечернюю телевизионную программу по телевизорам, стоящим во всех углах.