Обязанности не слишком обременяли священника, поэтому он почти целыми днями мог заниматься любимыми делами — своим садом и чтением книг, в то время как управляющий и днем, и вечером должен был много времени отдавать школе, детям, подготовке к занятиям, любительскому хору, партийной работе. На книги и газеты ему оставалось только позднее ночное время. Томан завидовал также богатой библиотеке священника, в которой были собраны все наиболее значительные произведения из чешской и мировой литературы — и не только это. В ней были также философские сочинения и энциклопедические словари, в которых можно было найти почти все из всех областей человеческого знания. Томан одалживал у него эти книги, но зачастую вынужден был с чувством внутренней неудовлетворенности возвращать их недочитанными, потому что не в силах был преодолеть усталость и вчитаться, например, в «Доктора Фауста» Манна, о котором священник так вдохновенно и взволнованно рассказывал. Однако священник никогда не показывал своего превосходства в образовании, наоборот, стоило ему почувствовать, что учитель слаб в той или иной области, как он тут же тактично и мягко переводил разговор на другую тему, с которой Томан был, так сказать, на «ты», например на древнюю чешскую литературу, которую оба они так любили.
Они, собственно, были двумя единственными образованными людьми в деревне и, естественно, не могли чураться друг друга. Наоборот, они взаимно нуждались друг в друге. Томан созывал собрания, проводил всевозможные мероприятия в те дни, когда не было церковных служб и религиозных праздников, а священник, со своей стороны, никогда не выступал против этих мероприятий, не настраивал людей не принимать в них участие, больше того, люди неоднократно слышали от него слова одобрения по поводу каких-либо начинаний местных властей.
Обычно они встречались по вечерам в своих садиках, расположенных по соседству, хвастались друг перед другом расцветшими по весне волчьими ягодами и крокусами, а осенью игольчатыми астрами, обменивались опытом обрезки яблонь и роз. Томан, на которого эти встречи действовали успокаивающе, улучшая его настроение после дневной суматохи, ожидал их с нетерпением и явно расстраивался, когда не видел за забором белую голову священника и не слышал его тихие, произнесенные с улыбкой слова: «Бог в помощь, пан управляющий, вот и снова вечер наступил, и еще одним божьим днем укорочен наш путь к могиле».
В тот вечер эта привычная фраза уже давно прозвучала, и пан управляющий Томан сидел в своем школьном кабинете, склонившись над методическими указаниями на новый учебный год, а священник, удобно устроившись в своей комнате под красивой деревянной настольной лампой, читал библию. В былые времена не каждый вечер брал он ее в руки, но к старости начал все больше и больше осознавать мудрость этой книги, которую он знал почти наизусть. Теперь он склонен был полагать, что это не только книга о вероучении, но и значительное литературное произведение.
Священник каждый день читал газеты и хорошо знал, что происходит в мире. И нужно сказать, новой войны он не желал. Наоборот, стоило ему вспомнить войну минувшую, как тело его охватывала неудержимая дрожь, он как будто уходил в себя, глаза его теряли приветливость, подернутые дымкой печальных воспоминаний. После этого он обычно исступленно молился целыми часами, не в силах сосредоточиться на чем-либо ином...
Неожиданно его глубокие размышления прервал тихий, но настойчивый стук в окно. Священник удивленно поднял голову, ведь была уже ночь. Однако он все же встал и тяжелой походкой подошел к окну; в этой деревне живут только добрые люди, которые его любят, так чего же ему бояться?
— Кто там? — спросил он.
За окном послышался приглушенный мужской голос:
— Друг! Побыстрее, прошу вас! Откройте!
Священник скорее воображал, нежели видел человека, произнесшего в спешке эти слова. Там, за стеклами и занавеской, просматривался почти растворившийся в темноте силуэт. Священнику и в голову не пришло спросить, почему этот «друг» не назвал своего имени и почему он не постучал в дверь, как обычно делают люди.
Он открыл окно. В комнату проникло дыхание душной летней ночи, занавески заколыхались под неожиданным напором ветра, который возвещал приближение грозы; небо над горизонтом уже вспарывали молнии.
— Что случилось? Кто-нибудь умирает и хочет исповедоваться? — участливо спросил священник.