В этот момент в комнату влетел бледный и взволнованный Земан:
— Пан надпоручик... Тот, в камере, повесился!
— Что? На чем?
— На полотенце, которое вы ему дали!
Блага вскипел:
— Проклятие! А вы куда смотрели? Такое свинское ЧП! Можете себе представить, какое там, наверху, раздуют из этого дело?
Он вытащил из кармана десантный нож и бросился в камеру для задержанных.
У Земана от волнения дрожали пальцы.
— Вот те на! Еще одна неприятность!
— Мы здесь ни при чем. Полотенце дал ему он! — выкрикнул Бартик.
Блага снова появился в дверях и некоторое время молча взирал на двух своих сотрудников, которые стояли, понурив головы, словно провинившиеся школьники.
— Я перерезал полотенце и положил его на пол. Все равно было уже поздно. Вызовите доктора, пусть он составит акт о смерти, а вы оформите протокол. — Спустя минуту, срывая на них злость, он снова заорал: — О глупостях разных думаете, Бартик, а к служебным обязанностям относитесь спустя рукава! Тюрьма по вас плачет! — Блага сорвал с крючка свое кожаное пальто и фуражку и вышел из канцелярии, громко хлопнув дверью.
После его ухода в помещении несколько минут стояла абсолютная тишина.
Время шло уже к полудню, а покрасневший диск зимнего солнца лишь с трудом проглядывал сквозь клочья белой дымки.
В казарме районного отдела КНБ сотрудники сидели одетыми, с оружием в руках. Их лица были серыми от утомления: всю ночь они попарно патрулировали, страшно устали, но никто из них не спал. Бартик упрямо сидел в наушниках возле своей станции и крутил ручку настройки.
— Да брось ты, — улыбнулся Земан. — В этом нет никакого смысла, Лойза. Через минуту нам снова идти на дежурство. Поймай лучше Прагу, послушаем, что там происходит. Я чувствую, что там сегодня свершится что-то важное. Приказ о введении повышенной боеготовности среди ночи нам спустили не зря!
— Он назвал меня любителем, — твердил свое Бартик. — Но я же его слышал, собственными ушами слышал радиста, который отсюда вел передачу, слышал...
Он сидел у своего детища с упорством, которое трудно было ожидать от этого очкастого тщедушного человека. Неожиданно раздался его возбужденный голос:
— Я снова его поймал! Подойди сюда, Гонза! Иди быстрее!
Земан нехотя поднялся с койки. Бартик подал ему один наушник:
— Слышишь? Передает шифром. И находится он где-то поблизости. Сигналы очень сильные... — Он повернул свою примитивную антенну. — Черт, как жаль, что у меня нет круговой антенны. Или иметь бы еще одну станцию, мы бы взяли его в перекрест. Мне кажется, что это в том направлении. У аэродрома или чуть дальше за ним, в лесу... у дачи Чадека...
Земан отложил наушник и взял свой автомат.
— Пошли, — неожиданно решительно кивнул он Бартику и направился к выходу.
Бартик удивленно посмотрел на него, потом схватил автомат и выбежал вслед за Земаном.
Шаг за шагом пробирались они через чащобу леса с автоматами на изготовку. Идти старались по возможности тихо, однако невольно наступали на сухие ветки и вспугивали птиц, а те своими криками выдавали присутствие людей.
Друзья осматривали все подозрительные темные места, приподнимали свесившиеся до земли ветви елей, не оставляли без внимания и ложбины. Они шли по определенному Бартиком маршруту, проходившему параллельно лесной тропинке. И через некоторое время оказались на лесной поляне возле охотничьего домика Чадека.
Земан и Бартик укрылись за низкими соснами и стали наблюдать. Нигде никого. Тогда они перебежали участок поляны, отделявший их от дома, и снова застыли в неподвижности, прижавшись к стене дома. Потом Земан медленно пошел вокруг дома. Он попробовал двери, ставни и возле одной из дверей остановился.
— Лойза, подойди сюда, — шепотом позвал он Бартика. — Посмотри, видишь эту выемку?
— Ага! Это от ножа, и она совсем свежая.
— Вот именно! Кто-то орудовал здесь совсем недавно ножом как рычагом.
Земан не спеша провел рукой по ставне — она свободно отошла. Возбужденные, они почти прижались носами к этому окну, за которым могла скрываться разгадка тайных радиосигналов, обнаруженных Бартиком, как вдруг за их спинами послышался громкий и знакомый голос:
— Вы что здесь делаете?
Земан и Бартик резко обернулись. Надпоручик Блага! Он незаметно подошел к ним откуда-то из леса. Очевидно, наблюдал за ними длительное время.
— Здесь кто-то был, пан надпоручик. Может быть, и сейчас находится здесь...
— Кто разрешил вам проводить розыск, Земан? Это что за партизанщина? — гремел Блага. — Вздумали поиграть в сыщиков? Хотите, чтобы я приказал посадить вас под замок?
Бартик испуганно, стараясь быть как можно менее заметным, сделал шажок назад. Но Земан не сдавался:
— Это наша обязанность, товарищ надпоручик! Объявлена повышенная боеготовность.
Услышав это, Блага закричал еще громче:
— Боеготовность распространяется только на город! Прочь отсюда немедленно!
Земан обиженно повернулся и последовал за Бартиком, который уже спешил к лесу.
По лицу Благи пробежала презрительная усмешка.
— Идиоты! — облегченно произнес он. Потом надпоручик протянул руку к густым зарослям сзади себя и мягко произнес: — Пошли! — Он помог пани Инке выйти из кустарника и поспешно открыл ее ключом дом.
Они торопливо вбежали в комнату. Блага закрыл за собой дверь, повернул ключ в замке, и охотничий домик с закрытыми ставнями снова погрузился в тишину, храня скрытую в нем тайну.
В душе штабс-капитана Кристека о военной карьере остались только горькие воспоминания. Он слишком поздно окончил военную академию в Границе, не успев ничего добиться во времена первой республики. И все же по сей день его глаза застилал сентиментальный туман, когда он вспоминал того стройного рослого офицера в красных галифе кавалерийского полка, на которого с надеждой поглядывали девушки в местах гуляний города Клатови.
Однако, прежде чем он сумел проявить талант офицера-кавалериста и воинскую доблесть, чтобы хотя бы получить звание надпоручика, немцы оккупировали Чехословакию. Его демобилизовали и превратили в младшего чиновника магистрата по выдаче продовольственных карточек, за что он люто возненавидел немцев и их чешских слуг. В течение всего периода оккупации бывший поручик давал им понять, что не признает эту деградацию. Он продолжал щелкать каблуками, представлялся не иначе как поручиком Кристеком, а двумя подчиненными командовал так, будто проводил с солдатами занятия на плацу. Все это время он мечтал об отмщении. Когда в мае началось восстание, он одним из первых раздобыл оружие и пустил его в ход против немцев. На следующий день Кристек приветствовал вступивших в город американцев.
Он был счастлив, что эти пять унизительных лет оккупации наконец-то позади. Бывший кавалерист тут же выбросил их из своей жизни, будто их вообще не существовало, и радовался тому, что вновь стал военным. Он ожидал, что теперь начнется новая жизнь, что он, пробужденный от этого ужасного сна в магистрате, от канцелярской тоски с ее клеем, печатями и чернильными пятнами, теперь снова взлетит к голубым высотам своей военной карьеры. Однако новая армия, хотя она и приняла его в свои ряды, вовсе не собиралась удовлетворить его мечту. Для руководящих постов у нее были свои, новые офицеры (примитивы и неучи, как он их сам называл). Это были люди, проверенные фронтом, настоящими боями. И вот так Кристек снова очутился в затхлой вони канцелярии в этой районной дыре на границе, с горькой обидой и жгучей ненавистью в сердце, а свои мечты о воинской славе, свой непризнанный талант офицера он мог реализовать только в обучении допризывников да демобилизованных офицеров времен первой республики в «Союзе готовности к защите родины» и в ностальгической, нежной любви к единственной женщине, соответствующей его уровню, — прекрасной панн Инке.
Поэтому он стоял сейчас у дверей виллы Чадека, как и каждое субботнее утро, быстро поправлял безукоризненный узел галстука, стряхивал воображаемую пыль со своей безупречно выглаженной формы, нервными дрожащими пальцами приглаживал тонкую бумагу на букете гвоздик, совмещая все это с галантной светской улыбкой, отражавшейся в застекленных дверях. Затем он решительно позвонил и замер в ожидании.