— Чепуха, — спокойно произнес Фанта. — Спи с ней на здоровье, только отдай ее к нам вниз, в шоу, как всех остальных. Она там нужна, там она будет под присмотром.
— Нет, вы идиоты! — зарычал в бешенстве Хэкл. — Ничего не понимаете. Нет, слышите?! Здесь я шеф! — Он опрокинул в глотку стакан джина и в раздражении ударил кулаком по передатчику. — Что это доказывает? Что? Какой-то незнакомый мужчина заговорил с ней в метро. Хорошо! Может, он навеселе, а может, попросил показать дорогу и она не отказала. Хорошо! Идет с ним. Хорошо! Что это доказывает? Ничего. Не верю я ничуть! — Иссякнув после такой пылкой тирады, Хэкл налил себе в стакан новую порцию джина. Не найдя больше в вазе льда, направился к холодильнику и открыл его. Лампа холодильника на мгновение осветила его опухшее, красное от алкоголя лицо.
Фанта с раздражением сказал Бему:
— Это сумасшедший... С ним все кончено! Как только пожилой мужчина начинает вот так сходить с ума от девки, он как агент больше не существует...
Когда Хэкл возвратился, в передатчике снова раздался треск и послышался тот же мужской голос:
— Идут теперь вместе улочками Кройцберга... О чем-то болтают... Еду на машине за ними...
Хэкл быстро наклонился к передатчику:
— Где они находятся? Точно!
— Не знаю... Здесь темно... Не вижу табличек на домах... Однако здесь довольно грязно, везде разбросана бумага, валяется шелуха, сыро... Воняет мочой и прокисшим пивом... Где-то здесь есть какая-то пивнушка, там играют на гармонике и орут песни. Слышите?.. Один бог знает, почему они пришли именно сюда...
Хэкл раздраженно прервал его;
— Смеется?
— Кто?
— Она!
— Нет. Оба серьезные. Похожи на влюбленных...
Хэкл быстро отпил из стакана и с ненавистью в голосе приказал:
— Вы мне этого фрайера сфотографируйте!..
Ганка Бизова была последним существом, которое удерживало Арнольда Хэкла на поверхности. После бегства из Праги он чувствовал себя выбитым из колеи, его преследовало чувство стыда и обиды за несправедливость, которую уготовила ему судьба. Он разом лишился всего, что любил, и единственным, что он сохранил из осколков и пепелища своего сладостного ностальгического пражского сна, была Ганка. Он любил ее все больше и больше, любил ее капризы, ее грусть, неожиданную смену настроения, смех, даже ее нервозность и моменты, когда она бывала в ярости, любил ее слегка картавое «эр», когда она ему с кокетливо-ласковой кошачьей негой говорила: «Ты меня не будешь никогда ревновать, Арррни...» Он был счастлив и забывал с ней о своем отвращении к Берлину и к новому месту работы. Свое назначение сюда Хэкл расценил как неслыханное унижение, хотя ему тысячу раз повторяли, что ему поручили важный пост в самом центре «холодной войны».
Пусть говорят все что угодно, но этот странный, разделенный город, инвалид войны, урод с двумя опаленными щеками, производил на него гнетущее впечатление. Здесь его не покидало отвратительное ощущение, что он барахтается в липкой грязи. Берлинский филиал фирмы «Бенсон и Бенсон» размещался на темной, угрюмой, по-нищенски обшарпанной и кривой улочке рядом с борделями и ночными барами. Только вечером, когда темнота милосердно прикрывала ее грязь и обшарпанность, улица расцвечивалась, точно аристократическая проститутка, ожерельями неона и разноцветных реклам. Хэкл испытывал отвращение к заведению, которым вынужден был управлять, с его оглушительной по вечерам музыкой, смехом, топаньем, свистом, выкриками, хлопаньем открываемых бутылок с шампанским. А по утрам оно было похоже на старую харчевню, смердящую застарелым запахом табачного дыма и разлитого алкоголя.
У него вызывали отвращение и девять девчонок, выступающих в стриптизе. Ему казалось, что они всегда пахнут потом, липкими мужскими руками и дешевыми духами. Он видел в них не женщин, способных взволновать, а материал, с которым приходилось работать поневоле, подавляя чувство брезгливости. Насколько отличной от них представлялась ему Ганка — ослепительно чистая, пахнущая свежестью, искренняя, молодая. Мысли о ней вызывали в его душе чувство гордости и счастья. Поэтому Хэкл страшно боялся того момента, когда станет для нее стар и потеряет ее. Он иногда думал, что, наверное, лишится рассудка, если это случится. Страх за Ганку, блеск и нищета Западного Берлина, грязь улиц и домов, в которых он оказался вынужденным жить, — все это давило и держало его постоянно в раздражении. Только алкоголь помогал Хэклу хоть немного удерживать в узде свою расшатанную нервную систему. Начинал пить Хэкл уже с утра, и это постоянное легкое опьянение помогало ему в течение всего дня сохранять маску человека с положением, хладнокровного босса, целеустремленного шефа, который правит делами железной рукой, а вечером приветствует гостей со светской изысканностью.
В тот вечер в баре «Белые линии» представления не было, так как здесь проводилась генеральная репетиция новой программы со стриптизом. Хэкл выключил в своей квартире радиопередатчик и спустился со своими людьми в бар. Гонзулка Бем сел к фортепиано, чтобы бог знает в который раз пробренчать вступление и основную часть мелодии, которая, по их мнению, должна была завтра стать шлягером этого сезона. По его знаку на длинном демонстрационном подиуме снова выстроились манекенщицы в тренировочных костюмах и вяло имитировали раздевание и разбрасывание деталей своих вечерних туалетов среди публики. Ведущая среди манекенщиц, полька Зуза Броневская, задавая ритм и тон, запела пошлую песенку:
В этом подвальном баре было холодно и пусто. Вместо зрителей в зале сидели только двое мужчин — Хэкл и Фанта, которые с профессиональным безразличием, больше занятые своими проблемами и мыслями, наблюдали за ходом ночной генеральной репетиции. На подиуме между тем что-то застопорилось. Гонза Бем перестал играть, выбежал к девушкам и стал, ударяя в ладоши, отбивать им ритм и показывать, как он представляет себе движение в танце и настоящий стриптиз. Выглядело это довольно комично...
В этот момент из-за кулис вышел крепкий, мускулистый мужчина в красном, довольно истрепанном и засаленном берете десантника и подошел к Хэклу.
— Вот фотографии, шеф. Только осторожно, они еще мокрые!
Хэкл нетерпеливо схватил одну из фотографий, которые принес фотограф Збигнев Броневский. На ней была запечатлена его Ганка, мирно беседующая с незнакомцем. Хэкл тщательно рассмотрел мужчину на фотографии, потом скорее себе, нежели Фанте, который с любопытством заглядывал через его плечо, пренебрежительно заметил:
— Банальный тип и, ко всему прочему, скверно одет. В нем решительно нет ничего опасного.
Фанта, однако, с присущим ему ехидством прокомментировал снимок иначе:
— Почему? Не так уж плохо выглядит. И молодой...
Это взбесило Хэкла. Он резко перевернул фотографии изображением вниз, чтобы их больше не видеть, ударил по столу рукой и взревел:
— Хватит! Стоп! Это не репетиция, а бордель, дамы! — Он подбежал к девушкам и заорал: — Вы думаете, я вам буду платить даром? Ваше ремесло требует высокого профессионализма! Это вам не по улицам таскаться, хотя и там нужен известный профессионализм! Если вам не нравится работать здесь, можете пойти попробовать!
Зуза Броневская отважилась вяло возразить:
— Мы уже вымотались, шеф.
— Это никого не оправдывает, в том числе и меня! — бушевал Хэкл. — Наш лозунг такой: «Верх блаженства — раздевать женщин». Женщин, а не бревна! Дамы, соблаговолите это себе уяснить! Вы должны быть сексуальны, понимаете, сексуальны, иначе все полетит к черту!.. А вы как полено...
В самом разгаре его тирады из глубины затемненного бара раздалось:
— Что ты расстраиваешься, Арни, миленький? Опять у тебя будет болеть желчный пузырь.