— За какую?
— Да вот хотя бы за этот ваш сейф, — улыбнулся Вильде. — Он сможет до него добраться. До мелочей знает обстановку, он там дома, может выбрать удобный момент.
Градец, однако, не согласился:
— Я ему должен раскрыть Ганку?
Вильде, слегка улыбнувшись, успокоил его:
— Нет. Раскроешь ему только себя. Пойдешь к нему один и скажешь только самое необходимое. Пароль — «Арнем».
— Хорошо, это выглядит убедительно, — согласился Градец.
— Пистолет, разумеется, оставь дома.
— Почему?
— Если тебя там схватят, тебе и пистолет не пригодится... — сказал Вильде и тихо добавил: — А в невооруженного человека стрелять труднее.
Земан проводил Ирку Градеца до границы американского сектора Берлина. Они остановились возле какой-то витрины и рассматривали ее, делая вид, что незнакомы.
Стоял поздний вечер, совсем рядом сияли неоновые огни бурно веселящегося Западного Берлина, гудели машины, гремели трубы джаз-оркестров, мерцали рекламы и вывески кинотеатров и баров. Вся эта картина контрастировала с темной тихой частью улицы, на которой они сейчас стояли. Казалось, рядом находилась преисподняя. Земан вдруг понял, как тяжело ему расставаться с Иркой Градецем. Он испытывал страх за него и боролся с желанием не пустить его одного или пойти в опасную неизвестность вдвоем. Здесь, вдали от дома, Градец был для Земана почти родным человеком, и Гонза боялся, что потеряет его.
— Ну, я пошел, Гонза!
— Когда вернешься?
— Через час, или, может, через два, или к утру, в зависимости от того, как все пойдет, не знаю точно.
— Я подожду тебя!
— Глупости, — сказал Градец.
— Я все равно не смогу уснуть.
Градец благодарно улыбнулся:
— Значит, пока.
— Пока! Ни пуха ни пера, Ирка! Возвращайся! — прошептал Земан, с трудом сдерживая волнение и нервозность.
Над витриной с полосатыми английскими тканями и манекенами в костюмах сияла большая неоновая надпись: «Бенсон и Бенсон», а под ней, над входом, закрытым тяжелой портьерой, буквами помельче было написано: «Белые линии». Широкая демонстрация английских моделей одежды». Перед этим своеобразным входом в бар стоял в роскошной швейцарской ливрее со множеством блестящих пуговиц и еще более блестящих галунов Збышек Броневский. Он зазывал проходящих мимо мужчин в бар и предлагал им в качестве приманки наборы порнографических открыток. Двоих мужчин, остановившихся возле него, ему не пришлось долго уговаривать. Это были чехи, доктор Салаба и редактор Голан, которого Салаба все же соблазнил отправиться на ночную экскурсию по Западному Берлину. Доктор Салаба, рисуясь перед своим спутником, со светским апломбом отчитывал Броневского:
— Ты это свое свинство оставь! Я тебе так скажу: меня агитировать не надо, я здесь как дома... Мистер Хэкл уже вернулся из Лондона? Он у себя?.. Да? Отлично... — Но все-таки набор открыток Салаба взял у Броневского. — Подожди, может быть, это заинтересует пана редактора. — Салаба сунул открытки Голану: — Взгляните, это их манекенщицы. Хорошенькие, правда? Но подождите, вы еще увидите их в натуре... До конца жизни будете мне благодарны за то, что я взял вас на демонстрацию мод... Купите себе на память... Наши мужчины у вас это оторвут с руками...
Голан что-то смущенно пробормотал и вернул открытки Салабе:
— Нет, спасибо, не надо. Вы очень любезны...
Салаба понял:
— Да, ведь у вас нет денег?! Спокойно, сейчас все устроится. Положитесь на меня. Пошли. — И он потащил Голана с собой в бар.
Градеца, видевшего все с противоположной стороны улицы, эта сцена позабавила. Когда чехи скрылись в баре, он напоследок окинул взглядом улочку, принарядившуюся, будто дама, собирающаяся на бал, в разноцветные огни и сияющие витрины и рекламы. Убедившись, что никто в бар не идет и все спокойно, Градец двинулся вперед. Броневский, увидев его, немедленно окликнул:
— Вы желаете увидеть прелестных девушек? Настоящий секс. Посетите демонстрацию мод. Взгляните на эти фото. Настоящий секс, не правда ли?
Однако, к его удивлению, Градец тихо по-чешски произнес:
— Мне бы лучше фотографии... из Арнема.
Броневский опешил и, немного помолчав, по-польски обронил:
— Идите в бар. Как только начнется программа, я приду...
Переступив порог ночного заведения, Градец словно окунулся в мешанину музыки, выкриков, громкого говора, смеха, свиста, топанья, аплодисментов. Полутьму, царившую в зале, в ритме музыки рассекали кроваво-красные пучки прожекторов. Окутанные облаками сизого сигаретного дыма, на демонстрационные подмостки вышли полуобнаженные манекенщицы.
Получилось так, что из-за отсутствия свободных мест Градецу пришлось сесть к двум чехам, которых он незадолго до этого видел входящими в бар. За их столиком оказалось единственное свободное место в зале, переполненном пестрой толпой пожилых любителей пива, американских солдат, интеллектуалов, хиппи, эмигрантов и других завсегдатаев. Ирке в общем-то было все равно, где сидеть, потому что в таком гвалте не было слышно даже собственного голоса. Несмотря на это, доктор Салаба все же попытался с Градецем заговорить на чешском языке:
— Вот это жратва, да?
Градец не реагировал, тогда Салаба попробовал спросить по-немецки, потом по-английски, по-французски.
Когда Градец и на это не клюнул и продолжал сидеть с невозмутимым, каменным лицом, Салаба с удовлетворением заявил приятелю:
— Я говорил вам, что это датчанин или финн, короче — северянин. Это видно по его типичной северной физиономии. Что ж, отлично. Можно хоть свободно побеседовать. Вообще мне нравится здесь, на Западе: никто тут чешского не понимает, поэтому у человека возникает эдакое прекрасное ощущение безопасности, раскрепощенности и свободы.
Голан, проявив патриотизм, спросил:
— А что, дома вы всего этого не ощущаете?
— Там немножко сложнее, — хохотнул Салаба. — Разве вы не знаете старую народную мудрость? Когда собираются три чеха, один из них обязательно полицейский...
Бедняге было невдомек, до какой степени он сейчас был близок к истине. Градеца их диалог развлекал, несмотря на всю серьезность стоящей перед ним задачи. И дело не только в этом — информация, которую он получал от соседей, становилась все интереснее. Салаба сказал Голану:
— ...Пока не забыл, насчет западных марок. Как только появится пан Хэкл, мы обо всем договоримся, дадим ему свои кроны...
— У меня с собой вообще нет чехословацких денег, — испугался Голан.
Салаба только фыркнул от такой наивности:
— Это и так ясно! Подпишите небольшую расписку, подтверждение, что вы ему в Праге положите на банковский счет под номером таким-то, он вам скажет, столько-то и столько, а он вам эту сумму моментально выдаст в марках.
Голана такой вариант, разумеется, очень привлекал, хотя душу одолевали сомнения и страхи.
— Пан Салаба, я вижу, вы это хорошо придумали, но мне бы не хотелось влипнуть в какую-нибудь историю. У меня это все сложнее, чем у вас. Дело в том, что я журналист, корреспондент нашего телевидения, я здесь как официальный представитель и решительно не могу брать какие-либо обязательства, поймите меня правильно...
Доктор Салаба пришел в негодование:
— Я вам так скажу: оставьте политику в покое! Кто здесь говорит о каких-то обязательствах? Пан Хэкл абсолютно корректный торговец, не имеющий ничего общего с политикой. Он длительное время жил в Праге, полюбил нас, чехов, так, что завел себе подругу-чешку, вы ее увидите. Он всегда мне говорит: «Сам не пойму, пан Салаба, почему я с вами, чехами, так сентиментален».
Градец рад был послушать и дальше любопытные рассуждения пана Салабы, если бы сзади него вдруг не прозвучало:
— Идемте, у меня есть прелестные фотографии. Понимаете? Секс настоящий, очень пикантные...
Градец встал и пошел следом за Броневским. Он еще услышал, как пан Салаба бодро заметил Голану:
— Видите, подобные вещи этот датчанин понимает. Одним словом, датчане порядочные свиньи!