Водваржка никогда не любил полицейских. Он происходил из старой цирковой семьи. Говорят, что его дед и дядя были известными канатоходцами, и от них он унаследовал беспокойную жажду к свободе и неприязнь к любой власти, которая бы ее ограничивала. Характер у него был необузданный, неуправляемый, вспыльчивый, так что положиться на этого человека было невозможно. Режиссеры с ним работали неохотно, тем не менее это был «его величество артист», который воплощал в себе какую-то особенную поэзию и пафос. Несмотря на свою молодость, Водваржка мог сделать в любой роли нечто необычное, что волновало зрительный зал, придавало особую окраску всему представлению, привлекало публику.
Вот и сейчас он кивнул музыкантам, те подняли инструменты и заиграли. Поплыли в танце девушки. А Водваржка с вдохновением стал декламировать:
Артист обращался к четверым музыкантам оркестра, которые сопровождали его выступление, ходил вокруг них, язвил и со страстью атаковал их стихами Вийона:
Когда Водваржка кивнул в сторону Земана и Стейскала, стало ясно, кого он имеет в виду. Земан побледнел, поняв, что артист провоцирует их. Тут Водваржка вспрыгнул на сцену и продекламировал заключительные строки баллады:
Теперь уже Сганел, напуганный развязностью артиста, не выдержал:
— Стоп! Оставь свои шуточки, Гонза. — Однако, боясь разозлить его, добавил: — А в целом все отлично. Повторите куплет.
Водваржка с насмешливой улыбкой поправился:
Он махнул рукой на Земана и Стейскала, как бы зовя их к себе на сцену:
Воцарилась тишина. Земан потихоньку встал и спросил:
— Так вы это хотите показывать вечером?
Водваржка ухмыльнулся:
— А вы, видимо, хотите нам это запретить? Вам уже мешает и Вийон? Средневековый поэт?
Земан ответил спокойно и строго, но с трудом сдерживай гнев:
— Не мешало бы запретить, чтобы вы не использовали средневекового поэта в целях провокации. Но это в наши обязанности не входит. Пойдемте, пан Сганел.
Когда они зашли за занавес, отделявший бар от зала и сцены, Земан взорвался:
— Вы с ума сошли, пан Сганел? Вы что, хотите, чтобы мы закрыли ваш ресторан?
Из зала доносились голоса и смех участников репетиции. Они, конечно, были довольны — выходка Водваржки развлекла их.
Сганел отвел взгляд и, уклоняясь от ответа на вопрос Земана, с корректной учтивостью спросил:
— Что вам угодно, панове? Будете что-нибудь пить?
Земан, не обратив внимания на его предложение, продолжал:
— Кого вы защищаете? Ради кого позволяете выступать со сцены с нападками? Ради этого мошенника и проходимца, как вы сами изволили говорить?
Сганел, будто не слыша, зашел за стойку бара и с профессиональной официантской подобострастностью предложил:
— Виски? Коньяк? Джин? Или, может быть, кофе? Кока-колу? Тоник?
Земан зло, с иронией в голосе, спросил:
— Или вы тоже хотите отказаться от своих показаний?
Только теперь Сганел наконец среагировал:
— Нет-нет! Я никогда не откажусь от своих слов: я не видел, кто стрелял.
Вмешался Стейскал. Он засыпал Сганела вопросами:
— Тогда почему вы побежали за Павлом Данешем? Зачем вы его преследовали? За что вы его избили?
Сганел налил себе рюмку коньяка и залпом выпил.
— Потому что он мне в нетрезвом состоянии устроил скандал. Потому что он мне своим хамством сорвал представление.
Земан немедленно, не давая Сганелу опомниться, задал следующий вопрос:
— Только поэтому? А кто тогда, по-вашему, стрелял?
— Этого я, простите, не знаю!
— А куда исчезло орудие преступления? Вы же здесь должны досконально все знать. Вам известны все укрытия, углы и закоулки. Вы знаете людей, персонал, публику. Кто из них мог взять оружие? Кто мог унести его или спрятать?
— В этом я вам, к сожалению, ничем не могу быть полезен... Не желаете ли в самом деле что-нибудь заказать?
— Скорее всего, не хотите! — воскликнул Земан. — Но запомните, пан Сганел, вы играете с огнем!
И вдруг Сганел чистосердечно признался:
— Понимаете, панове, я обо всем этом много думал... И понял одно — если вы закроете этот винный погребок, они мне помогут... Но если они меня исключат... за сотрудничество с вами... из культурного фронта, я пропал. Это простой меркантильный расчет. А я уже слишком стар для того, чтобы позволить себе начинать все сначала в другом месте.
Земан все понял и больше уже не напирал на него, а только сказал:
— Так вот, значит, как! Вы боитесь! Хорошо, мы справимся и без вас. Хотя бы ради того, чтобы и до вас дошло, у кого в этом государстве право, закон и сила.
Сганел, заметно нервничая, налил себе еще одну рюмку коньяка, выпил и подавленным голосом промямлил:
— Мне очень жаль, пан майор. Вы мне, вообще говоря, симпатичны. Но знаете, мне кажется, что вы немного... донкихот!
Стоял опять тоскливый, пропитанный дождем, туманный ноябрьский вечер, когда надпоручик Стейскал позвонил в дверь квартиры Земана в одном из пражских жилых районов. Ему открыла Лидушка. Стейскал невольно отметил, что она становится очень привлекательной. Он по-прежнему считал ее несчастным осиротевшим ребенком — голенастым, худым, с большими, нежными, вечно удивленными глазами. Переживая вместе с Земаном по поводу ее учебы в школе, ее детских болезней, он радовался вместе с ними новым игрушкам и грустил о пропавшем плюшевом медвежонке. И вдруг Лидушка превратилась в прелестную девушку. В глазах у нее появилось нечто шаловливо-кокетливое, отчего даже такой видавший виды мужчина, как Стейскал, начал таять... Он не удержался, чтобы не поприветствовать ее озорной шуткой:
— Привет, кошечка!
Она шутку приняла, не обиделась и ответила ему так же весело:
— Привет, дядя. Проходи, я сейчас сварю кофе.
Стейскал по-домашнему переобулся, и ему стало немножко грустно оттого, что Лидушка назвала его дядей. «Старею, черт побери, — подумал он. — Молодость уже позади, а до пенсии еще далеко. Думаю, что я все еще молодой, что передо мной не устоит ни одна девушка, а вот для нее я уже дядя»,
— А где мама? — поинтересовался он.
— Она на собрании.
— А папа?
— Он дома.
— Что делает?
— Читает Вийона. Пришлось сегодня принести из библиотеки.
— Что? Вот это да! — произнес Мирек, вытаращив от удивления глаза. — Ну а как дела между вами? Все в порядке?
Лидушка закрутила головой, обидчиво поджала губы:
— Еще не совсем. Почти не разговаривает со мной. Еще не простил мне вечер в «Конирне». На две недели мне запрещены прогулки.
Стейскал засмеялся:
— Но по тебе не скажешь, что ты слишком опечалена этим. Чем занимаешься в домашней кутузке?
— Учу математику. С Петром.
— Что? Он тебе разрешил? Тогда это вполне комфортабельная тюрьма, я бы тоже был не против.
Однако Лидушка не была в восторге и пожаловалась:
— Только вот папа сидит весь вечер с нами.
В двери, ведущей в прихожую, появился Земан в халате и с книжкой в руке: