Но видятся Клуду озера с какими-то непонятными для него коричневыми масляными разводами, собирающимися возле берега в густую, непролазную грязь, в которой барахтаются утки и гуси, и всякая озерная птица — и, не в силах вылезти из нее, падают и погибают. А потом перед взором предстает огромная река… Только на миг, чтобы зачерпнуть воды, он увидел ее, поразившись величавой мощи волновой стремнины, только на миг… Но почему тогда его глаз может сейчас обозреть эту реку с самого истока до самого устья?! И он знает, что эта река Днепр… «Клуд, ты, наверное, и впрямь колдун… — думает о себе Доброслав. — Захочу и полечу над его широкими водами, как быстрокрылая птица… И узрю все».
Да, это он, Днепр, родимый! К которому так стремилась душа отца Доброслава, и его желание стало желанием сына… И оно осуществилось!
Почему же не видно тогда парящей над рекою птицы, почему так медленно, словно наполовину задохнувшись, плавают в глубине ее вод большие и малые рыбы, — сейчас Клуд способен заглянуть даже на самое дно… Дно реки покрыто черным жирным илом, в котором гниют водоросли и валяется разложившаяся падаль… И если бы человек ступил туда, его бы засосала эта масса, как прожорливая пасть омерзительного животного, втянула бы в себя и не выпустила, пока не умертвила…
Скорее наружу, на поверхность речного простора — но где он, этот простор?! Куда подевался?.. Где размашистость и величавость вод, текущих меж берегов, утопающих в зелени?.. Каменные плиты стискивают эти берега, и такие же стены перегородили реку, вода уже не стремится к Понту Эвксинскому и, как все застойное, покрывается зеленой омутной ряской, от которой исходит зловоние. Звери не рискуют более приблизиться к реке, они убегают от нее подалее в лесные чащи, но уже и там нет им спасения… Лес окутан едким, удушливым дымом, падают с деревьев даже зеленые листья, забивая истоки речушек и родники, сохнущие на глазах. Где же напиться?..
Над Днепром сгущается туман… Пролетающие журавли вязнут в нем и издают жалобные курлыкающие звуки…
«Кто все это сделал?» — вопрошает Клуд. Огненные шары на высоком берегу Днепра снова высыпают в небо множество искр, и оттуда, сверху, слышится:
— Че-ло-век!
«А зачем ему это нужно?» — снова спрашивает себя Доброслав. Но ответа не слышит…
Никак в языческой голове Клуда не может уместиться мысль о таком великом грехопадении людей, издевающихся над природой. «Почему не внемлют жрецы?! И почему так спокойно взирают на такое безобразие сами боги?!»
Но вот шары разлетелись в обе стороны, исчезли, и Клуд будто спустился с неба на землю. И видит, что сидит на суку дерева рядом с колчаном и луком. Берет их, лезет вниз и думает о том, как хорошо поиграли с ним берегини аль куды… «Смотрите-ка, они даже воду из котелка вылили, ну и проказники», — тихо смеется Доброслав и снова идет к реке.
Ох, как вкусно пахнет вода, вон и легкий туманец появился у противоположного берега, проснулись ночные птицы, о чем-то хорошем шепчет мелкая волна, накатываясь на теплый песок.
«Что же это я такое увидел?.. Какое-то странное зрелище… Не может быть, чтобы подобное мог совершить человек… Разве он враг себе?!» Клуд наполнил котелок и услышал зовущий голос друга:
— Брат, где ты?.. Где?..
Уже полыхает костерок, сработанный Дубыней, а пес, завидев Доброслава, с визгом, не свойственным ему, бросается к хозяину с таким видом, будто тот вернулся с того света…
— Ах ты, хороший… — с теплотой в голосе произносит Клуд, гладя Бука по гладкой шерсти. — Зверина ты мой с добрым сердцем…
Бук вдруг бросается вбок, садится и, обернувшись в сторону дерева, на которое влезал его хозяин, начинает выть. Вой его холодит сердце, и Дубыня взмолился:
— Утихомирь пса, Доброслав. Мы уже, считай, добрались до нужного места, а Бук так жутко дерет глотку, словно оплакивает нас.
— Это не нас с тобой, Дубыня, а землю…
— Не понял тебя, Клуд.
И Доброслав рассказал другу о том, что привиделось ему.
— Поедем отсюда, — предложил Дубыня. — Здесь, наверное, обиталище колдунов и ведьм.
— Прямо сейчас? — спросил Клуд.
— Да. Пойду ловить стреноженных лошадей. А ты готовь седла. Чур меня, чур![144]
…Княгиня киевская с дочками и челядью снова гуляла по берегу Днепра и увидела двух всадников и бежавшего с ними рядом волка. Она закричала от страха и кинулась к детям, прижав их к своему подолу. Крик подняли и мамки. Охранники выхватили из ножен мечи и вмиг окружили всадников и дикого пса.
Клуд и Дубыня спокойно слезли с коней, и Доброслав обратился к княгине:
— Я вижу, вы — государыня… Не бойтесь, пес наш с виду страшен, но без моего приказа и приказа моего друга он никогда ни на кого не нападает. А мы — конные странники, едем из Константинополя, добирались до града Киева через Херсонес и земли уличей.
— Из самой столицы Византии? — невольно вырвалось у княгини.
— Да, государыня.
— А что же нужно вам в нашем граде?
— Дело у нас до князей. Важное.
— Все так говорят… Важное дело, важные просьбы… А потом кидаются на князей с ножами, — проговорил кто-то из гридней.
— Хватит тебе, Кузьма. — Княгиня повернулась к рослому охраннику, который был не кто иной, как наш знакомый, избежавший казни, а потом срубивший голову жрецу Мамуну, покушавшемуся на жизнь Дира.
Среди теремных мамок и девок находилась теперь и Деларам, а свою возлюбленную Кузьма не хотел оставлять без присмотра. Заодно князь Аскольд поручил ему охранять и свою жену с дочерями.
— Дайте сюда ваше оружие, — обратился Кузьма к Доброславу и Дубыне, — и передайте поводья. А вы, мои товарищи, берите всех в кольцо вместе с волком…
Завидя возле терема свору сторожевых собак, Клуд сказал Буку:
— Иди и прижмись к моей ноге — и от нее ни на шаг…
Пес, подняв голову, взглянул умными глазами в лицо хозяину и проделал все, что тот приказал. Охранники переглянулись между собой и удивились:
— Глякось, как понимает. Словно человек в образе зверя. Ай да пес!..
— Между прочим, Буком его зовут, господа служивые, — разобиженный таким приемом киевлян, буркнул Дубыня.
— Шагай давай! — прикрикнул Кузьма. — Сейчас все узнаем: и как зовут, и зачем в Киев пожаловали… Конные странники…
И в окружении вооруженной охраны Доброслава с Дубыней и Буком доставили в терем к князю. Аскольд быстро вошел в гридницу, одетый в простую полотняную рубаху, княжеского только и было на нем что пояс, украшенный жемчугами, с драгоценным оружием, да еще сапоги из красного сафьяна. Молча уставился, сверля глазами непрошеных гостей. Но те не смутились под его взглядом, так же молча рассматривали киевского архонта, о котором наслышались немало за время своего длительного путешествия.
Создавшееся неловкое положение разрядил грубым окриком Кузьма:
— На колени!
Но Аскольд знаком руки остановил Доброслава и Дубыню.
— Кто такие? — спросил.
— Крымские поселяне мы. Были в Хазарии и Византии… Вернулись оттуда на купеческом судне. Мечтали увидеть священные воды Днепра, или Борисфена, как называют его хазары и греки. И очень хотели лицезреть тебя, князь киевский, Аскольдом нареченный, и твоего брата. А в том, что ты Аскольд, сомнений нету… Философ Константин, с которым мы ходили в Хазарию, сказывал, что ты белее волосами Дира и по возрасту старше… А философу о тебе и твоем брате, рассказывал в Херсонесе главный над твоими купцами Мировлад.