- Этого грохнули прямо здесь, - объясняет и добавляет: лучше вам зажать носы. Тела подгнивать начали, так что воняет ужасно, особенно в подвале.
По моей спине пробегает холодок от последних слов. Я зажимаю нос и представляю, будто мы находимся в паршивеньком фильме ужасов. После слов «особенно в подвале» оркестр должен играть постепенно нарастающую неуютную мелодию, а когда откроется дверь в подвал, невидимый музыкант ударит со всей дури в огромную цимбалу, отчего у зрителя выскочит сердце и шмякнется прямо на пол, словно кусок парной говядины.
- Их обнаружила уборщица несколько часов назад, - продолжает опер. - Но уже установлено, что смерть всех жертв наступила около двух суток назад.
Голова охранника Льва Соломоновича, мне кажется, повернута под несколько неестественным углом. Об этом я и спрашиваю.
- Ему свернули шею, - отвечает опер. - Наша версия такова: охранник открыл дверь, затем повел убийцу в дом, а тот набросился на него сзади, сломал шейные позвонки, а затем перебил всех остальных в этом доме.
- Всех? - удивленно спрашиваю я и дальше: разве здесь был кто-то еще, кроме Геринга и его охранника?
Опер кивает головой.
- Еще две женщины, совсем молодые.
Никифорыч оборачивается и многозначительно смотрит на меня. Мы-то знаем, что это за две молодые особы погибли в этом доме. Я, конечно, не вспомню лиц, но зато тела отчетливо засели в памяти. И их звонкий смех.
- Как убили остальных? - подает голос Сергей, которому ситуация неприятна, но интересна.
- Сами увидите, - мрачно отвечает опер и открывает дверь в подвал.
Мне даже страшно предполагать, что нас ждет внизу. Надеюсь, убийца не стал разделывать трупы и раскидывать части по разным углам, желая поиграть с милицией в прятки или пазлы. Легко представить этакую головоломку на сто частей из частей тела и органов. Вот бы судмедэксперт повеселился, я думаю.
- Я боюсь увидеть не то, что их убило, - говорит мне шепотом Никифорыч и добавляет: а то, чем они до этого занимались.
Он знает тайну Льва Соломоновича, в этом нет никаких сомнений. Что ж, осталось всего каких-то десять ступеней, и мы все узнаем. Опер останавливается и говорит:
- Хочу предупредить, - он на мгновение замолкает и после: там страшно.
Опер пытается донести до нас, что там ДЕЙСТВИТЕЛЬНО страшно. Что нам ни при каких обстоятельствах не следует попадать в подвал, но Никифорыч делает последний шаг, а мы идем за ним по инерции: я зажмурившийся да Сергей, нервно перекатывающий жвачку языком по небу.
- Так я и думал, - слышу я голос Никифорыча.
В подвале Лев Соломонович оборудовал нечто вроде медицинского кабинета. Посреди комнаты стоит красивый операционный стол с яркой лампой направленного света над ними. На столе лежит одна из тех девушек, что я видел в клубе «Сети». Ее руки и ноги закреплены толстыми ремнями к столу. Сейчас они безжизненно свисают вниз, а голова девушки широко открытыми глазами смотрит прямо сквозь меня. Подойдя ближе, я вижу, что ее горло рассечено, а на теле наблюдаются множественные порезы.
- Он их резал, - шепчет Никифорыч рядом со мной.
Он стоит и в кровь сгрызает губу, сжимая и разжимая кулаки. Сергея, тем временем, начинает рвать. Опер по-дружески хлопает его по спине и приговаривает:
- Ничего страшного, мне тоже было плохо, когда я только это увидел.
Я продолжаю смотреть по сторонам, стараясь не замечать Сергея, а не то и сам могу не сдержаться. Рядом с операционным столом стоить небольшая тумбочка, на которой разложены медицинские инструменты на любой выбор: несколько скальпелей, щипцы, ножницы, пинцет и много разных игл. Похоже, Лев Соломонович в детстве не наигрался в доктора.
- Он любил резать женщин, колоть их, мучить, а затем вышвыривал на трассе еле живых, - говорит Никифорыч и добавляет: я видел несколько таких девочек. Они все заканчивали в психушке. После того, что он с ними делал, невозможно оставаться нормальным человеком.
В импровизированной операционной стоит очень хорошая акустика, так что рвотные бульканья Сергея отдаются эхом из каждого угла. Я думаю, что зря не захватил с собой коньяка, и запинаюсь о валяющуюся на полу капельницу. Она лежит ровнехонько рядом с двухлитровой клизмой, забрызганной кровью.
- Этот ублюдок истязал девочек по несколько суток, - продолжает Никифорыч. - А затем вышвыривал на трассу. Но жертвы ни черта не помнили, потому что он накачивал их наркотиками до бессознательности.
По стенам операционной стоят длинные стеллажи, также полные различных приспособлений для пыток. Я вижу механическую пилу, стамески, молотки, плоскогубцы, металлические штыри разных длины и диаметра. В самом дальнем закутке пыточной room - это что-то вроде show room, но только чуть брутальнее - в темноте скрывается клетка с очень тонкими прутьями. Опер говорит про нее:
- Прутья, по всей видимости, были подключены вот к этому генератору, - он показывает на портативный аппарат и продолжает: мощность у него небольшая, но жертве было очень больно.
Дверь в клетку открыта, и там я вижу вторую девушку из клуба «Сети». К ее шее пристегнут ошейник, а в сердце вколот нож.
- Через ошейник тоже пропускалось электричество, - поясняет опер и дальше: мы думаем, что девушек убил не Геринг, а тот, второй, который прикончил его самого. Избавил от страданий, так сказать.
Рядом с клеткой стоит просто огромный книжный шкаф, весь уставленный медицинской литературой. Я читаю названия и обнаруживаю, что особенно Лев Соломонович интересовался операциями на брюшной полости и ампутацией конечностей. Также здесь присутствуют несколько биографий известных хирургов: Амосов, Лицкий, Бакулев - все те, о ком я, конечно же, ничего не ведаю.
- В холодильнике, - не останавливается опер, - мы нашли несколько замороженных человеческих органов. Думаю, Геринг не всегда отпускал своих жертв. Хотите посмотреть?
Меня мутит, и я отказываюсь, а вскоре и вовсе присоединяюсь к Сергею. Мы оба стоим недалеко от лестницы и отправляем содержимое наших желудков на пол. До свидания, творожная запеканка!
Никифорыч расхаживает по операционной туда-сюда, что-то мычит себе под нос и внимательно осматривает убранство помещения, даже холодильник. Отворив на секунду дверцу, он морщится и отскакивает назад. Я стараюсь не видеть того, что аккуратно разложено на полочках холодильника. Сегодняшний день ужасен, но он все же вселяет в меня надежду, что моя шизофрения и персональная дорога в ад не так уж и запущены. Подумать только, еще с утра я считал себя бесповоротно сумасшедшим человеком, но теперь я нахожусь в подвале человека, который разделывал людей. Черт возьми, да я не хуже любой домохозяйки с этими своими галлюцинациями! Думаю, я даже смогу спокойно жить, если избегу секса с Анжелой и попью какие-нибудь успокаивающие отвары из безобидных трав. Никакой химии, только натуральный продукт. Надо, кстати, не забыть скинуть остатки кокаина, как только отъедем подальше от дома Льва Соломоновича. А то вдруг сейчас сюда приедут ребята с собаками проверить дом на наличие тайников. Главным тайником, скорее всего, окажусь я с этим долбаным пакетиком во внутреннем кармане пиджака.
- Так, ну это все понятно, - говорит Никифорыч оперу и спрашивает: а где Геринг?
Вытирая носовым платком губы, я думаю, что он прав. Действительно, мы уже видели всех участников кровавой трагедии, которая произошла здесь, кроме ее главного персонажа - Льва Соломоновича. Опер, чуть потупив взор, отвечает:
- Он не здесь.
- То есть ты оставил самое интересное напоследок, да? - подает голос Сергей. Его вид беспокоит меня: бледное лицо, красные от напряжения глаза и излишне сиплый голос. Мой друг похож на ходячего мертвеца, что, в целом, мило дополняет сложившуюся картину ночного кошмара.
- Я не был уверен, стоит ли вам показывать его? - отвечает опер и добавляет: вернее, то, что от него осталось.
- Раз уж показал подвал, - говорит Никифорыч, - показывай и все остальное. Вряд ли теперь нас еще хоть что-то может удивить.