От реки подул слабый ветер, края легкой скатерти беспорядочно взметнулись и заволновались в полутьме, будто зеленый скат; потом скатерть снова опала и застыла в неподвижности.
– Казни происходили особым образом. Инструментом смерти были не топор или петля, но письмо. Звук «в» во вкусовом письме обозначал мясо очень ядовитой рыбы…
– Как видно, чтение было довольно опасным увлечением…
– Вовсе нет, звук «в» в тамошнем языке – как и в древнегреческом той же эпохи – вообще не существовал. Он был только в одном слове – с него начиналось имя бога моря, которое было взято из языка прежних обитателей края: народ, основавший государство, пришел из горных областей в глубине континента, и потому никакого морского божества в его пантеоне не было. Осужденный на казнь получал от судьи или от самого правителя тарелку с письмом, где упоминался бог моря, и должен был тут же прочесть его в присутствии гонца – официанта-палача. Часто письмо было только предупреждением или жестокой шуткой: в нем все время говорилось о разных событиях из жизни бога моря, и адресат брал куски, с которых начинались слова, с ужасом, ожидая, что вот-вот ощутит на языке вкус смертельного инициала, но имя с ядовитым звуком так и не появлялось. И напротив, иногда случалось, что кто-то получал от короля письмо, полное комплиментов и похвал, письмо, где говорилось о замечательных чертах адресата и о его заслугах перед страной, а на прощание изъявлялось пожелание, чтобы его охраняли боги; они были перечислены все до единого, включая и бога моря; после прочтения такого списка несчастный, разумеется, не выживал.
– Я не понимаю одного: как читатель мог понять, что это именно вкус, означающий «в»? Вы же говорили, что попробовать это мясо значило тут же умереть – выходит, что никто, кроме мертвых, не мог знать этого вкуса.
– Читатель понимал, что это ядовитое «в» потому что вкус, обозначающий этот звук, был ему незнаком. Когда он чувствовал во рту незнакомый вкус, он уже знал, что это «в» и что его дела плохи. Казнь осужденной должна была состояться в присутствии короля. Вечером стража привела девушку на террасу королевского дворца над морем. Правитель сидел за широким столом из зеленого мрамора, за его спиной неподвижно выстроились трое верховных жрецов. Королевские стражники посадили девушку напротив монарха, и палач поставил перед ней тарелку из черного камня, на которой светилась белая спираль. Всего тарелок было три, три белые мясные спирали пересказывали отрывок о сражениях богов при возникновении мира. Этот текст часто использовали при казнях, девушка хорошо знала его и знала, что имя бога с убийственным звуком находится на конце спирали, лежащей на третьей тарелке. И тем не менее, не дожидаясь приказа палача, она взяла в руку серебряное острие и спокойно, будто читая светскую хронику вкусовой газеты, принялась класть в рот куски мяса. Король с удивлением наблюдал за ней, смотрел на ее прекрасное и равнодушное лицо, рядом с которым приближалось к темнеющей морской глади красное солнце.
«Согласно твоей безнравственной и бессмысленной вере, через несколько мгновений ты окажешься в аду, который будет длиться вечно», – сказал король, стараясь, чтобы в его голосе звучали превосходство и насмешка.
«Ты прав, – ответила девушка, – но даже близящийся ад не может испортить радость от замечательной неизменности форм этого мира. Мне жаль вас, ведь вы такие глупцы. Вы уничтожаете наши записи, но при этом не видите, что вы сами – буквы огромного текста, что ваши кости – те же неизменные знаки для богов, переживающие столетия, как для нас – раковины и улитки. Боги – заядлые читатели, они составляют из нас слова и предложения и читают нас; все наши встречи, все события, которые мы переживаем, – части этого текста, этой божественной книги. Мой отец первым обнаружил, о чем та книга, в которой мы являемся буквами: это история о принцессе, бродящей по розовым комнатам дворца, в котором ее держит нежное и безумное чудовище, – его грустные песни без слов звучат за стенами как колебания самого времени, что преобразуется в действие и переваривает его. А некоторым животным боги надели на тело жесткие скорлупки, дабы их могли использовать как буквы мы, не наделенные божественной способностью видеть буквы костей, скрытые сначала в плоти, а потом под землей. Может ли быть более очевидное доказательство верности нашего учения? Между двумя царствами хаоса все – буква, буквы читают буквы, книги читают книги; буквы, слова, сложенные из них, и истории, которые рассказывают эти слова, составляют очертания других букв, и так каждая буква полна других алфавитов, полна слов и действий, и далее живущих в них скрытой жизнью и своим дыханием исподволь воздействующих на значение новых букв и слов, которые сложены из них. Случается, что стихотворение о воздушных феях, которые нежно гладят друг друга и целуются на облаках, сияющих при свете луны, написано буквами, сплетенными из историй о железных механических животных, бродящих по тихим и пустынным коридорам дворца. Как возможно, что ты и твои жрецы не замечаете очевидных вещей? Кроме того, меня раздражает, что ваши храмовые писари так отвратительно готовят, я ем этот пресный текст без всякого удовольствия. Хотя мы сами и предпочитаем ракушечное письмо, но, до тех пор пока эту божественную азбуку не принял весь мир, нам приходится использовать вкусовое письмо для связи с теми, кто пока не знает наших букв, – и мы постыдились бы предложить кому-нибудь нечто, настолько же несъедобное».