Выбрать главу

Биби замечает меня, когда я вновь выхожу в фойе, машет мне рукой над головами обступивших ее людей. Плетусь к ней, напустив на себя безмятежный вид, чтобы скрыть мои настоящие чувства. Я вижу, что она уязвлена, но обида появляется на ее лице совсем ненадолго, исчезая уже со следующим облачком сигаретного дыма. Стараясь утешить Биби, я глажу ее по руке и вновь вспоминаю шершавость ее кожи. Залитый солнцем пляж с тонким песком вместо густой, текучей млечности – кожи Луизы.

– Давно здесь?

– Не так чтобы, – отвечаю я. – Фрэд подбросил меня от «Времен года».

Биби уже усвоила – любой разговор о работе автоматически выводит меня из равновесия. Я же ей это и внушил, рассыпая, словно ядовитые шипы, специальные термины, о чем бы мы ни говорили: об Осано, поставщиках, тканях, людях, с которыми я работаю в студии, любом из дизайнеров мира. Так что о Фрэде я могу упоминать спокойно, никакого любопытства Биби не проявит; улыбка ее почти не меняется, когда она представляет меня стоящим вокруг женщинам.

Одна из них, в шляпке «Шанель-19» и трикотажном платье ей под стать, переспрашивает:

– Брат Луизы? Ну конечно. Я поняла бы это, даже не зная, кто вы. Луиза такая талантливая…

Я стараюсь скрыть удивление:

– Вот как?

– Подруга мне только что сказала – Луиза выступит у «Прада».

– Она же выступает у Осано.

– Правда? У него тоже?

Я беспомощно оборачиваюсь к Биби, но та говорит лишь:

– Я тебе потом все расскажу.

Образовавшиеся в вестибюле силовые линии подтягивают нас все ближе и ближе к Луизе с Амандой. Луиза уже увидела нас. Я точно это знаю. Но глаза ее на нас ни разу не задержались. А потом мы с ней оказываемся в одном кружке людей, и Аманда хохочет, откидывая голову.

Луиза глядит на меня с отвращением. Так, будто я и вправду подонок. Я съеживаюсь, словно желая укрыться за обнимающей меня рукою Биби, но где там, при ее росте и весе укрытие из нее получается никакое.

Кто-то тычет меня в спину, примерно так же, как цирковая лошадь, толкающая носом мяч. Обернувшись, я вижу, что это фотограф расставляет моделей, чтобы сделать очередной групповой снимок.

– И вы двое, – говорит он.

Позы для нас выбирает Луиза да и фотографируют только ее и меня. Когда срабатывает вспышка, Луиза спрашивает:

– Как делишки, братец?

Тон у нее неприветливый, она иногда бывает свиньей, сама того не желая.

Я качаю головой. А то она не знает, каковы мои делишки. Ей не нужно заглядывать мне в глаза, чтобы это понять.

Аманда хохочет снова.

– Вечно неразлучные брат и сестра, – произносит она.

– Это еще что? – настораживаясь, спрашиваю я. Луиза только отмахивается.

Перевожу взгляд на Биби, я знаю, она-то мне все скажет. Уводя меня к официантам, Биби говорит:

– Дурацкая шуточка Аманды. Она всем рассказывает, будто застукала вас с Луизой в постели.

– Что?

– Плюнь. У Аманды язык без костей, и от романа с Луизой лучше она не стала.

– Но нельзя же говорить такие вещи. Ты заткнула ей рот?

– Это всего лишь шутка. – Биби выглядит такой виноватой. И испуганной тоже. Она понимает, как сильно я разозлился. – Ну перестань, Джейми. Луиза только посмеялась в ответ. И теперь, раз о ней пошли разговоры, она получит гораздо больше работы. Она фантастически выступила вчера у Дольче и Габбана.

13

Биби выбегает за мной из отеля, бежит, стараясь нагнать, по пьяцца делла Репубблика, но я не останавливаюсь. И не оглядываюсь, даже когда она окликает меня. Эта минута разрушит наши отношения, и я не возьмусь с уверенностью сказать, прикидываюсь я или мое поведение имеет реальные основания. Да оно и не важно. Я не могу больше каждую ночь возвращаться в ее номер, лежать, глядя в сводчатый потолок, в постели, слишком вялый, чтобы отзываться на ее смех, с пальцами слишком скованными для ласк. И я перестаю видеться с нею. Или она со мной, потому что я присутствую на четырех показах, в которых она выходит на подиум. В четверг я еду в Милан на шоу «Прада» и «Библос», потом в воскресенье, когда все перебираются, чтобы подготовиться к нашему шоу, из ателье в выставочный центр «Фиера», я вижу ее на показах Роберто Кавалли и Антонио Берарди. В трех из этих показов участвует и Луиза, по два раза выходящая на подиум. На шоу Кавалли она сидит в публике, и мы встречаемся на движущейся дорожке, развозящей людей по гигантскому выставочному зданию.

Не отрывая глаз от длинной вереницы людей, стоящих впереди нас, она спрашивает:

– Ты почему не отвечаешь на звонки Биби?

– Ты знаешь почему.

Долгое время она молчит. Мы стоим плечом к плечу. Идти нам некуда, надо ждать, пока не кончится дорожка. Наконец сестра произносит:

– Так уж случилось, Джейми.

– С другими этого не случается. Мы что, не такие, как все?

– Продукты изгаженного детства.

– Да не было наше детство изгаженным. И близко к тому не лежало. – А если и лежало, я все равно не понимаю, как это может нас оправдать. Когда я рассказываю о нем кому-нибудь, получается сплошная идиллия. Но Луиза всего лишь пожимает плечами:

– Мне оно не нравилось.

– Это не одно и то же. – Я наконец поворачиваюсь к ней и говорю шипящим от гнева голосом. Но мы уже достигли конца дорожки и должны сделать четыре шага, чтобы попасть на следующую. Почему-то, когда идешь в толпе, настоящего спора не получается. Я теряю нить разговора и подхватываю ее, лишь снова ступив на дорожку:

– Дело не в Корнуолле. Тебе просто не нравилось быть ребенком.

– Ладно. Это тоже не объяснение. Просто скажи себе: ДВСНИ.

– Что?

– Дислокация в счет не идет.

Когда мы оказываемся у нового пропускного барьера и у нас проверяют пригласительные билеты, я, еще перед последним эскалатором, намеренно позволяю оттеснить себя от Луизы и теряю ее из виду. В итоге, сижу в зале один.

Что касается «дислокации Луизы», о ней мне известно все. Помимо показов «Прада» и «Библос», она выступила в основном шоу Дольче и Габбана и у Эмпорио Армани. Когда я встретил ее на показе Кавалли, она как раз направлялась в «Фенди» для примерки у Карла Лагерфельда. У нас так много работы с нашей коллекцией, а ателье находится так далеко от города, что большинство этих показов я пропускаю. Впрочем, когда нам присылают приглашения на показы, мы распределяем их между собой, и это позволяет каждому из нас хоть что-то да увидеть. Уже установилось общее мнение – и не только в британской прессе, – что в Нью-Йорке было скучновато, а в Лондоне чуть получше. Мы сами – часть Милана, и потому нам трудно сказать, действительно ли здесь происходит нечто интересное или нам просто пыль пускают в глаза. На показах и приемах только и разговоров о том, что может оказаться превосходным, на что стоит взглянуть, а на что – ни в коем случае. Погода улучшилась, уже начался Миланский карнавал: по улицам слоняются люди на ходулях, их огромные, красочные тюрбаны и шляпы плывут над головами прохожих. Кажется, будто весь город охвачен праздничным настроением. Работающие в ателье Осано женщины приносят это настроение с собой, и, хоть я ни на каких приемах не бываю, слухи мимо меня не проходят. В прессе начинаются разговоры насчет того, что общим для всех дизайнеров стал стиль Лолиты. Именно такую характеристику дает пресса, хотя утверждение это справедливо в отношении далеко не всех, да и то лишь отчасти: девчоночьи пальтишки, несколько трапециевидных платьев, заканчивающихся на уровне бедер, вот, почитай, и все проявления кукольной темы. Один дизайнер продемонстрировал некое подобие передников, другой – своего рода матросский костюмчик. Я вовсе не уверен, что все это сделает в Милане погоду: по-моему, это просто пена, разрозненные попытки возбудить внимание к своим коллекциям. К нашему времени стиль Лолиты уже несколько приелся: куда ни плюнь, везде он – начиная с поп-звездочек подросткового возраста и кончая долговязыми ножками еще не созревших девчонок на обложке каждой второй книги. Возможно, образ Лолиты – это образ начала двадцать первого века, свидетельство надругательства или заботы, ностальгии или эмоциональной честности – в зависимости оттого, кто и как пишет тексты песен или напускает на себя показное стремление переспать с такой вот девчушкой.