Я киваю. Остановку я помню. Это было около шести утра.
– И где вы находились?
– У себя в купе.
– Ваша сестра сможет это подтвердить?
Я выдерживаю паузу. Которая перерастает еще в одно долгое молчание. Тон адвоката становится более неприязненным: возможно, гонорар, полученный им за то, чтобы он меня представлял, кажется ему недостаточным.
– Сможет она подтвердить это? Она бодрствовала, спала?
Я говорю:
– Она не сможет этого подтвердить.
– Почему?
– Просто не сможет, и все.
Луиза сообщает, что приехала мама. Прошло больше недели, прежде чем мама узнала, что я в тюрьме. Страшно подумать, в каком она сейчас состоянии.
Спрашиваю Луизу, виделись ли они.
Луиза качает головой:
– Она в бешенстве из-за того, что ее не известили раньше. Провела весь день с месье Марти.
Месье Марти – это мой адвокат.
– Когда вы встречаетесь?
– Завтра. Прежде мы надеемся получить кое-какие хорошие новости. – Луиза старается сохранять бодрый вид. Что сложновато при таких, как у нее, испуганных глазах. – Я тоже переговорила с месье Марти. Об остановке в Лионе.
– Да?
– Ты помнишь ее?
Киваю.
Когда мы прибыли туда, уже светало – я узнал город по собору. Луиза завернулась в снятую с постели простыню. На мне была та же футболка, в которой я ходил в уборную и ругался с Осано. С того времени я успел снять ее и надеть снова. То был момент дремотного покоя, мы разговаривали, куря одну сигарету. Откидной столик мы подняли и закрепили, чтобы было на что поставить локти да заодно и пепельницу.
Теперь Луиза говорит:
– Мы вовсе не обязаны полагаться только на алиби, которое я тебе обеспечиваю. Есть еще железнодорожные рабочие, они видели нас в окно.
– Я их не помню.
– Помнишь.
Я продолжаю качать головой. Мы сидели за столиком, сплетя руки, словно предаваясь игре вроде армрестлинга. Головы наши были любовниками, сближавшимися для поцелуя, а руки – врагами, запрещавшими целоваться, удерживавшими нас на расстоянии. Простыня соскользнула с Луизы, она заявила, что для сохранения равновесия ей необходимо опираться грудью о стол.
Все верно, за окном стояла, подбодряя нас криками, бригада железнодорожных рабочих. Они думали посмеяться над нами, полагали, что, увидев их, мы покраснеем, прервемся и опустим шторку.
Я сказал Луизе:
– Покажи им шампанский душ. Вдруг ему суждено обратиться в неотложную железнодорожную процедуру.
Она подмигнула:
– Я их много чему могу научить.
И показала рабочим язык. Те стояли и словно смотрели кино, склоняя головы набок, оценивая кадры, возникающие на стеклянном экране окна.
– Думают, мы сейчас засмущаемся.
Луиза ухмыльнулась:
– А с чего нам смущаться?
Теперь, когда Луиза просит меня припомнить каждую подробность, мне хочется, чтобы она смутилась. Она сидит напротив меня за столом в тюремной комнате для посетителей, дрожа от нервного возбуждения и гнева. Говорит, что хватит в игры играть: месье Марти уже в Лионе, ему не потребуется много времени, чтобы найти тех рабочих. Он снимет с них показания и, может быть, вернется в Париж уже нынче вечером.
Утро месье Марти провел с моей матерью. Не уверен, что его так уж тянет в Париж.
– Как Марти поладил с мамой?
– Он отвел ее в полицейское управление.
Я киваю. Полиция отказала мне в освобождении под залог под предлогом того, что она именует «нарушением паспортного режима», и адвокат хотел, чтобы мама подтвердила подлинность моего паспорта. Когда мне впервые понадобился паспорт – для школьной поездки, – она дала мне подписать пустой бланк и сказала, что остальным займется сама. Ни заполненного ею заявления, ни свидетельства о рождении, которое полагалось к нему приложить, я так и не видел.
– Они из нее что-нибудь вытянули? – спрашиваю я.
– Месье Марти говорит, что она за тебя поручилась. Причин отказывать тебе в освобождении больше нет.
– Но она признала, что у нас был отец? Один и тот же?
– Да будет тебе, Джейми. Мы же оба знаем, кто наш отец.
– Я не знаю.
– Никакой тайны тут нет. – Луиза называет имя, которого я никогда прежде не слышал. – Третий дом от нашего? С мансардой из желтой вагонки?
Я качаю головой. Ничего не помню.
Луиза пожимает плечами:
– Ну да, ты же на три года младше меня. Но он был так похож на нас… ладно, я думала, ты знаешь. Это не было таким уж великим секретом.
Для меня было. Я говорю:
– Выходит, мы с тобой совершенно нормальные.
– За сто процентов не поручилась бы, – отвечает она. – Но мы в пределах нормы.
Я опускаю глаза к меламиновой поверхности стола, к ее резным углублениям, имитирующим древесные волокна. Поверхность сделана из двух соединенных в стык листов пластика. Пытаюсь понять, где на каждом из них начинает повторяться рисунок, – я всегда делаю это, разглядывая обои или оконные шторы.
– Не надо, Джейми, – говорит Луиза. – Посмотри на меня.
Я смотрю.
– Знаешь, почему я согласился повидаться с тобой сегодня? – Я поднимаю ладонь; на ней пятно от синих чернил. – Ручка потекла, пока я писал признание.
– Что?
– Оно уже у полиции. Я заявил, что находился в купе Осано. Что у тебя был кто-то в купе, и я не хотел вам мешать.
– Но так нельзя. Это неправда. Рабочие видели нас.
– Сомневаюсь, что они вглядывались в мое лицо. – Я улыбаюсь, хочу, чтобы Луиза поняла: это конец. Я принял решение – за время семи вдохов и выдохов, как самурай. Но мне нужно, чтобы она поняла, прежде чем я уйду. И я говорю: – Я не хочу, чтобы то, что произошло между нами, стало всеобщим достоянием. Не хочу, чтобы об этом судачили. И не собираюсь пользоваться этим для своего спасения.
Тут она взрывается:
– Да почему же нет, черт возьми? Я-то пользовалась! И тобой тоже, причем не один раз. Я использовала тебя. – Лицо ее, залитое слезами, вспыхивает. – Я все докажу! Докажу!
Она вцепляется в мою руку. Тюремный служащий, увидев это, бегом направляется к нам.
– В ту ночь, в отеле «Кост», когда я изодрала постель Этьена. Я сказала тебе, что мы поругались, но он туда даже не заходил. Я с ним и не виделась.
Служащий хватает ее за запястье. Но оторвать руку Луизы от моей ему не удается.
– Он распускал обо мне сплетни, и я разнесла его номер вдребезги, чтобы преподать ему урок. Вот и все. А потом пришел ты, и я решила вовлечь тебя в это. Я все выдумала, Джейми.
Служащий отгибает Луизины пальцы, один за другим. Слезы льют по ее лицу так обильно и скоро, что оно словно уплывает за водяным экраном.
– Я хотела, чтобы ты поехал со мной в Италию. Я использовала тебя.
– Ты ничего плохого не сделала, – говорю я.
Времени остается всего ничего. Тюремщик тащит меня через комнату, к камерам.
– Я люблю тебя, Луиза.
Благодарности
Я хотел бы поблагодарить всех, кто вольно и невольно меня вдохновлял:
Лейлу Сансур, Роберта Блинкоу, Кароль Уэлш, Кэти Хейнз, Энтони Харвуда, Мэтта Торна, Алекса Гарланда, Мэтью Брайтона, Кандиду Кларк, Дарен Кинг, Реббеку Рэй, Тоби Литта, Саймона Льюиса, Бена Ричардса, Энн Дэвис, Тони Уайта, Джеффа Дайера, Бо Фаулера, Майкла Тернера, Кристин Кенвэй, Александру Хеминсли, Кинду Хаддад, Худу Абузеид, Жан-Люка Годара, Франсуазу Саган, Жан-Пьера Мельвиля, Кристофера Макквери, Эрика Амблера, Патрицию Хайсмит, Иммануила Канта, Жиля Делёза, Мишеля Уэльбека, Харуки Мураками, Цунэтомо Ямамото, Джима Джармуша, «RZA».
Сьюзи Менкес, Лайзу Армстронг, Лайзу Дункан, Ануж Десаи, Сьюзен Ирвин, Джесс Картнер-Морли, Дебору Бретт, Чарли Портера, Мюррея Хили, Хэдли Фримена, Хилари Александер, Джоанну Коулз, Джоди Кидд, Ива Сен-Лорана, Дриса ван Нотена, Александра Маккуина, Скотта Хэншелла, Донателлу Версаче, Луэллу Бартли, Мигеля Адровера, Мартина Маргьела, «Дольче и Габбана», Альберту Ферретти, Антонио Берарди, «Боттега Венетта», Хельмута Ланга, «Макс Мара», Анну Молинари, «Труссарди», Дэрила Кэя, Оливера Крида, Патрицию де Николаи.