Спеша, устроили мы суетный базар.
Где смолк предсмертный стон, там жизнь взыграла снова,
Где умирал герой, там тешится фигляр.
Где вопиял призыв пророческого слова,
Продажный клеветник свой расточает жар.
Певцы поют цветы, а ложные пророки
Нас погружают в сон — увы — без них глубокий!
VIIО, песня грустная! В годину мрака будь
Живым лучом хоть ты, мерцанью звезд подобным.
Отвагой прежнею зажги больную грудь,
Угрозою явись ликующим и злобным.
Что край родной забыл, — ты, песня, не забудь!
Развратный пир смути молением надгробным.
Как бледная луна, — средь ночи говори,
Что солнце где-то есть, что будет час зари!
«Борьбы двух грозных сил, неравных меж собой…»
Борьбы двух грозных сил, неравных меж собой,
Я зритель с юных лет. К бойцам небезучастный,
За нею я следил с надеждой и тоской.
Я вольной юности сочувствовал душой,
Но стать в ряды бойцов мешал мне голос властный.
Воинственный задор, столь будничный, хоть страстный,
Пугал мои мечты. Я на борьбу глядел
И вторил песнями громам свершенных дел.
Настал конец борьбы — предвиденный, печальный.
И тех, на чью главу победу я молил,
Уже прияла ночь безыменных могил.
Хотел прославить я их путь многострадальный,
Но замер на устах звук песни погребальной.
К иному долг зовет. Велит он, чтоб смутил
Я тени милые словами укоризны,
Затем, что в смерти их — урок великий жизни.
Зачем, товарищи, любя людей так нежно,
Вы речью злобною пугали их сердца?
Зачем ваш смех звучал надменно и мятежно,
Когда сжималась грудь печалью без конца?
Зачем, не убоясь тернового венца,
Над миром вы прошли, подобно буре снежной,
Желая умертвить дыханьем ледяным
Все то, что мир зовет прекрасным и святым?
В укор былым векам, грядущим в назиданье,
Вам грозный приговор потомство изречет,
Посмертным тернием венец ваш обовьет.
Но мы — не судьи вам! Мы — ваше оправданье!
Покуда мы живем, дотоле не замрет
О вашей участи печальное преданье.
Любви озлобленной с любовью мы простим
И скорбный ваш урок слезой благословим.
IN TENEBRIS
Отчаянье и укоризны!
Я погибал. Я исчерпал до дна
Все море тайных мук. Еще волна —
И надо мной сомкнулся б омут жизни…
Скорбеть устал мой ум, душа — страдать.
Как тучи, дни тянулися уныло.
С тоской я их встречал, — мне было
Влачить их незачем и не за что отдать.
Я жил, забытый яростной грозою,
Разбившей мой корабль. Я жил, объятый тьмою.
Я ночь в душе носил. Как тени мрачных скал,
Средь непроглядной тьмы мой взор лишь различал
Отчаянье и укоризны…
О, сумрачные дни,
О, ночи долгие, сообщницы печали, —
Подруги ложные, что в трепетной тени
Так много призраков злорадных укрывали,
Свидетельницы лжи, раскаянья, вражды,
Борьбы с самим собой, бессильной и бесплодной!..
Пустыней стала жизнь, — и ни одной звезды
Над той пустынею бесплодной…
IIИ нежно, и твердо сказала она:
«Богиня веков я грядущих.
Утешься: отчизна твоя не больна.
Прочь иго сомнений гнетущих!
Прибрежным волненьем напуган ты был.
Но знай: океана — народа
Могучих течений, как небе светил,
Не может сдержать непогода».
«Ты видел: на ложь вековую и тьму
Отважно герои восстали,
И, в душу народа стучавшись, к нему
О хлебе и воле взывали…
Его не увлек их могучий порыв,
Заглохший, как голос в пустыне:
Он ждал не о хлебе насущном призыв
И ждет его, чуткий, и ныне».
«Знай: тот лишь в душе его доступ найдет,
Чтоб к жизни призвать его новой,
Кто вместе и правду и знанье сольет
В святое, понятное слово;
Чья мысль будет светоч, чья речь будет гром,
В ком с верой сдружится свобода.
Смотри: уже волны светлеют кругом,
Пророк вдохновенный у входа…»
IIIИ, взявши мой руль, мне сказала она:
«Зачем столько клади тяжелой
Ты возишь с собой? Знай: дорога трудна.
Не раз тебе встретится голый
Подводный утес, иль коварную гладь
Взволнует гроза, свирепея.
В пучину морскую ненужную кладь
Ты ныне же брось, не жалея!»
«Брось личных печалей и радостей груз!
Удачи встречай равнодушно,
Утрат не жалей. Лишь со мною союз
Храни неизменно послушно.
Что горечь забот, уходящих чредой!
Что счастье любви мимолетной! —