Возле кухни заиграл рожок, возвещая начало обеда. Майор приказал седлать коня. Он должен был побывать на переднем крае и заодно поговорить с разведчиками.
Чачуа вскочил на чубарого. Ординарец поехал рядом на карликовой монгольской лошади.
Майор Чачуа ехал молча. Он вообще не любил разговаривать в дороге, а сегодня был особенно мрачен. На его широком лбу резче обозначились морщины. Однако Чачуа имел привычку и в трудные минуты напевать любимую мелодию. Вот и сейчас он затянул песню о прекрасной Грузии и вечных снегах ее гор. Песня его успокаивала и помогала сосредоточиться.
Чачуа посмотрел вокруг. Вдоль дороги, свесив ветви, стояли плакучие березы. На легком ветерке шелестела листва. Веяло лесной свежестью. Чачуа так захотелось прилечь под деревьями и отоспаться на мягкой траве, но его ждут неотложные дела. Стегнув плетью поводившего ушами чубарого, он помчался рысью.
Чачуа вошел в землянку. Начальник разведки, молодой капитан с голубыми глазами, звонил по телефону. Он добивался, чтоб его соединили с начальником штаба, — получены новые вести.
— Я здесь, — сказал Чачуа.
Капитан, удивленный, положил телефонную трубку и стал докладывать майору. Новости о группе Каурова были такие: Кауров действительно столкнулся с гитлеровцами, Однако толки о полном поражении кауровцев не подтвердились. Координаты группы не установлены.
Выслушав капитана, Чачуа взволнованно заходил по блиндажу, по обыкновению сцепив руки за спиной. Он верил, что Кауров жив. Но доверяться сердцу нельзя, тем более, если ты начальник штаба. Нет, надо послать другую группу! И Чачуа поспешил в штаб, чтобы встретиться с генералом.
По дороге он догнал Разумова. Тот куда-то торопливо шел.
— Далеко ли?
— К хозяину.
— Вызывал?
— Так точно.
— Тогда нам по пути.
Когда до штаба оставалось метров двести, к ним присоединилось несколько командиров полков. Их, как выяснилось, тоже вызвал генерал.
Один из них поинтересовался:
— Ну как, Владимир Андреич? Начинаем, что ли?
Чачуа только плечами пожал. Приказ о наступлении ожидали в дивизии с минуты на минуту. Неужели он стал известен в штабе, пока Чачуа был в разъезде?
Майор с силой стегнул коня и оставил всех далеко позади.
Как многие кавказцы, он был порывист и горяч. Впрочем, не всегда. Чачуа бывал и сдержан, и медли телен, но до поры до времени. Приняв решение, он с быстротой молнии рубил все узлы и ни себе, ни другим не давал покоя.
Лес окутан голубоватым туманом. Тишина. Только где-то в листве залилась крохотная птаха да, невидимый глазу, стучит дятел. На росистую лужайку выбежал длинноухий заяц. Высоко вскинув ветвистые рога и нюхая прохладный воздух, отправился на водопой сохатый.
На третий день чуть свет разведчики вступили в этот пробуждающийся лес. Голодные, усталые и грязные, они шли с трудом. Прилечь на мягкую траву и отдохнуть с часик — было бы верхом блаженства. Но Кауров торопил своих солдат. Сегодня воскресенье, а в понедельник утром, к 10 часам, задание должно быть выполнено.
У Измаилджана сапоги остались в болоте. И теперь, изранив ноги, он вконец выбился из сил.
— Сколько еще нам шагать? — шепотом спросил он Лунова.
— Не знаю. Устал, небось?
— Нет, просто так интересуюсь.
— Один мешок отдай-ка мне.
— Спасибо, друг. Не надо.
Дальше шли молча, оглядывались. Лес принял обычный суровый вид. Исчезли тонкие березки, утопавшие в утреннем голубом тумане. Не стало слышно голосистого пения птиц. Только неутомимые дятлы долбили по-прежнему бойко.
Теперь минеры пробирались по таким дебрям, где обитали разве только медведи, волки, олени да лоси. Когда пришлось вынужденно изменить маршрут движения, Кауров выбрал именно этот участок леса. Даже солнечным днем здесь сумрачно и прохладно; ни травинки, все покрыто опавшей хвоей. Стройные голоствольные сосны годами жадно тянутся к свету. Они выросли так высоко, что если не запрокинуть головы, не увидишь их крон, которые густо переплелись, образуя шатер. Часто встречаются разбитые молнией или поваленные бурей деревья. Они гниют, их стволы покрыты бурым мхом. Ступи ногой — и она провалится, как в снег.