— Давай поедим здесь, — предложила Нина. — В столовую не пойдем.
— У меня с собой ничего нет.
— Моего хватит на двоих. Мама положила, будто на Северный полюс. Глянь.
Развернула пакет, вынула термос, хлеб с брынзой, куски жареной рыбы.
— Что ж, давай.
Сели прямо на металлическую палубу, «по-турецки», друг против друга. Она аппетитно откусывала от большого ломтя, лукавые глаза глядели весело.
— Ты «Три плюс два» видел? — спросила Нина, утолив первый голод. Отвинтила кружку-стаканчик термоса, налила кофе, протянула Михаилу. — Пей.
— Сперва ты… Не видел.
— Ладно, сперва я. Мы с Костей вчера смотрели, хорошая картина, смешная.
Отхлебнула из стаканчика и, следуя какой-то своей логике мыслей, заключила:
— Мы с Костей смешные не любим.
— А какие?
— Героические. Про партизан, про войну… Смотрю и думаю: вот мой отец показан.
— Он военный?
— Партизаном был; Здесь, в Одессе. В сорок третьем году, двенадцатого января, они фашистский склад взорвать хотели,
Замолкла. Где-то протяжно и грустно прогудел паровоз.
— В бою погиб? — после паузы тихо спросил Михаил.
— Мой в бою, Костяного раненым взяли. Через два дня повесили.
— Костиного?
— Да. Я же говорю, они фашистский склад взорвать хотели.
— Так твой и Костин отцы в одном отряде были?
— Конечно.
— Ты и Костя давно знакомы?
— Сколько себя помню.
Снова пауза. Он сказал:
— Неудобно так сидеть — ноги затекли. И холодно здесь.
— Прохладно, — возразила Нина. — В трюме всегда прохладно.
Он не ответил. Ему теперь все не нравилось и вдруг потерялась нить разговора. Спросил:
— А работаешь давно?
— Я после десятилетки в контору попала, в артель делопроизводителем. Вот тоска-то! На второй день говорю Косте: «Сбегу».
— Все равно, — сказал Михаил, которому вдруг захотелось обидеть девушку. — Все равно долго не проработаешь. Замуж выйдешь, дети пойдут, какая тогда из тебя сварщица.
Против ожидания Нина не обиделась.
— Да, — просто ответила она. — В общем, конечно, должность неженская. Переведусь на другую.
От ее спокойного дружеского тона ему стало стыдно.
— Верно, — ободряюще проговорил Михаил. — Мало ли делов.
— Дел, — поправила она… — Ты десятилетку кончил?
— Ага.
— Дальше пойдешь учиться?
— Не знаю. Всякое думаю. Весной почему-то особенно много думаешь: и туда хочется, и сюда. У тебя бывает?
— Когда Костя седьмой класс кончал, а я пятый, мы хотели на пароход незаметно пробраться и с ним в плавание уйти.
— Вместе?
— Конечно.
Михаилу опять стало грустно. Чтобы прервать неловкое молчание, посмотрел на часы.
— Двадцать минут осталось, выкупаться успеем. Встал. Из вежливости предложил:
— Пойдем?
— Нет, не хочу.
Когда он по скоб-трапу поднялся на палубу, Нина легла в освещенном солнцем квадрате, положила под голову оставленную Михаилом брезентовую куртку. Девушка рассеянно следила за облаками, что плыли и плыли в небесной синеве, думала о своем.
А Михаил так и не выкупался. Выбравшись из трюма, стоял у борта, слушал жалобные крики чаек, спрашивал себя: почему от хорошего разговора с Ниной появился в душе грустный осадок?
В тот же день Нина, сама того не желая, обидела и Костю.
Они встретились вечером на Приморском бульваре. Костя и Нина любили смотреть отсюда на море, на уходящие корабли, на желтую степь вдали. Когда спускались сумерки, весело и чуть с хитринкой, как давний друг, начинал подмигивать маяк. Да он и был их давним другом, Костя и Нина видели его подмигивания много раз.
Костя положил ей руку на плечо. Девушка отстранилась:
— Не надо.
Новая, привезенная из Америки мода — ходить с парнем так, будто он держит подругу за шиворот, Нине не нравилась. Костя молча подчинился, взял ее «по старинке» — под руку.
Молча пошли по аллее, вслушиваясь в синие звуки духового оркестра, летящие из гавани. Аллея была темная, лишь иногда блики фонарного света падали на лицо Нины и каждый раз выглядело оно по-новому.
— На «Суворове» я пошабашила, — сказала Нина. — Завтра в другое место переведут, наверно, на «Борец».
«Борец» был трехсоттонный лихтер, недавно поставленный на ремонт.
— Да? — безразличным тоном откликнулся Костя.
— В трюме вместе с Михаилом работали весь день.
— А еще кто? — Теперь голос Кости был деланно, а не искренне равнодушным.
— Никто, бригада Коржа давно ушла. Мы вдвоем, даже на обеденный перерыв наверх подыматься не стали.
Косте рассказ ее нравился все меньше и меньше.
Презрительно спросил:
— Значит, весело было с Семихаткой?
— А что? Напрасно ты над ним подсмеиваешься. Он парень неплохой и дело знает, уже помощником бригадира стал.
— Ну и черт с ним! — оборвал Костя. — Хватит!
Нина остановилась, недоуменно посмотрела на спутника.
— Ты что?
— Ничего, надоело! Весь вечер одно и то же. Подумаешь, событие… — хотел сказать: «с Семихаткой день провела», но передумал и повторил: — Подумаешь событие — на «Суворове» вкалывать кончили.
Глаза девушки от обиды стали большими-большими. Выдернула свою руку из Костиной:
— Завидно тебе! Сам без дела болтаешься, вот и завидно!
Попала, что называется, в точку. Он растерялся, не знал, что ответить. Слушая рассказ о минувшем дне, Костя ощущал не только ревность к Михаилу, но, еще в большей степени, зависть. Ведь он сам — на отшибе, чужим стал в цеху. Все дальше отходит от заводской жизни, от старых друзей. А новые? С Шутько подружился, однако была эта дружба какая-то недружная. Они не делились мыслями, планами своими, многое из того, о чем думал один, другой попросту не понял бы. И Костя чувствовал себя очень одиноким.
И все-таки…
Все-таки высокомерно и презрительно ответил Нине:
— Подумаешь! Есть чему завидовать! Вот в воскресенье гонки на первенство города, так, думаю, мне кое-кто позавидует.
И Косте завидовали. Закончив гонку первым, оторвавшись от соперников по меньшей мере на полмили, он, под всеми парусами, эффектно «заложив крен», влетел в спортивную гавань. К «Тайфуну» кинулась толпа энтузиастов. Капитан стоял на палубе, широко расставив ноги, молодой, красивый, в романтическом одеянии: венцерада, зюйдвестка, резиновые сапоги, красный надувной жилет, — победно улыбался, а в него целился добрый десяток фотообъективов, на него смотрели многочисленные зрители.
Подбежал Приклонский, схватил обеими руками Костину руку, мял, тискал.
— Поздравляю, голуба! Поздравляю. Что мы имеем?! Мы имеем победителя в соревнованиях на первенство города по парусному спорту. Звезда! Настоящая звезда.
Костя возражать не стал, довольно улыбнулся.
На Нину и Михаила, которые участвовали в гонках матросами «Тайфуна», никто не обращал внимания. Они стояли в сторонке, ожидая, когда стихнет общий восторг и можно будет приступить к уборке яхты. Радостно смотрела на Костю Нина, переживая его успех. Ссора давным-давно забылась, в сердце девушки не было ничего, кроме гордости любимым.
Почувствовав на себе ее взгляд, Костя обернулся. Бесцеремонно расталкивая фотографов, поклонников и поклонниц, направился к Нине. Приклонский удержал его за локоть:
— Минуточку, имеем важное сообщение.
Костя нетерпеливо, небрежно бросил:
— Что там еще такое?
Замдиректора хитро улыбнулся:
— Дом выстроен и… — с довольным видом прищелкнул пальцами.
— И?! — опять нетерпеливо, но совсем с другой интонацией спросил Костя. — Дадут?!
— Постараемся, постараемся, — обнадеживающе ответил меценат. — Для чемпиона ничего не жалеем, все условия создаем.
Костя сердечно сказал:
— Спасибо, Илларион Миронович, большое спасибо!
— Потом, голуба, благодарить будешь, — вроде бы равнодушно ответил Приклонский, но глаза его заблестели. Неуклюжий, комичный, он беззаветно любил спорт и спортсменов. Детей у Приклонского не было, с женой он не ладил. Весь нерастраченный пыл души отдал спорту, ему посвятил жизнь — посвятил по-своему, как понимал благо спорта. Приклонскому казалось, что он действительно делает хорошее дело, без меры покровительствуя мальчишке-чемпиону.