Долго молчали. Потом Костя многозначительно кашлянул в сторону Михаила. Тот задумался, не слышал сигналов приятеля.
Костя взял Нину за руку. Девушка поддалась его движению, прильнула к Косте.
— Что-то свежо становится, — сказал он. — Ты бы шел в каюту, Семихатка.
— Свежо? — удивился Михаил. — Да ты что! Из степи как от печки пышет.
— Во-во, и я говорю, иди на яхту, там прохладнее!
— Не хочется, здесь хорошо.
Костя сердито хмыкнул. Нина улыбнулась в темноте. Смешной Семихатка, как ребенок, простых вещей не понимает. Или делает вид, что не понимает? Нет, конечно… Он искренний, наивный.
На плече Нины лежала горячая Костина рука. Вдруг соскользнула ниже, обняла за талию. Девушка не противилась, было тревожно и хорошо. Подумала: а может, даже лучше, что Семихатка здесь?
Залаяла собака.
— Собака?! — Костя в актеры не годился и удивление его звучало явной фальшью. — Откуда она? Ты бы разузнал, а?
Михаил, вторично оторванный от дум, раздраженно спросил:
— Чем она тебе мешает?!
Костя посмотрел на Нину. Глаза ее казались необычно большими и темными.
Несколько минут посидели молча, занятые своими мыслями. А скорее всего, не думали ни о чем: им просто было хорошо.
Но вот Костя, который при всех обстоятельствах помнил об обязанностях капитана, посмотрел на светящийся циферблат ручных часов.
— Ого, братцы, время! Пора на яхту.
Когда все трое влезли на сейнер, чтобы оттуда перебраться на свой «Тайфун», Костя постучал в радиорубку — предупредить Сашко, что яхта уходит.
Дверь рубки открылась, на палубу, за борт на темную воду хлынул электрический свет. Запахло спиртовым лаком. Моряк оторвался от приемника, в котором трепетали далекие голоса. Вид у Сашко, как у всех радистов во время работы, был отчужденный, витающий в эфире.
Выключил аппарат, повернулся к яхтсменам.
— Хорошо, что зашли, я ждал вас.
— А что такое? — спросил Костя.
— Да неважно дело… Штормовое предупреждение принял — южный и юго-восточный ветер до семи баллов, отдельные порывы до восьми баллов.
— Фью! Вот так номер! — воскликнул Костя. Сразу посерьезнел, переглянулся с Ниной, как бы спрашивая ее совета. Девушка молчала.
— Может, останетесь до утра? — предложил Сашко. — В бухте безопасно, когда рассветет, решите, как быть.
Костя ответил не сразу, обдумывая все «за» и «против». Твердо сказал:
— Нет, нельзя, им на работу надо.
Еще раз посмотрел на Нину, на Михаила:
— «Тайфун» посуда надежная, выдержит. Добавил, не обращаясь ни к кому в отдельности:
— Только бы мы не сплоховали.
Вышли из бухты под всеми парусами при небольшом почти попутном ветерке. Ветерок был теплый, приятный, Михаил усомнился:
— Может, ошиблись там, в бюро погоды? Метеорология паука несовершенная, об этом все говорят.
— Все говорят, а ты не слушай, — сердито отозвался Костя. — Умнее будешь… Вот погоди часок-другой.
— Будет шторм, — подтвердила Нина. — На береговые огни глянь.
Михаил посмотрел, куда она показывала. Далекие отблески странно мерцали, то затухая на мгновение, то разгораясь.
— И волны растут, — добавила Нина.
Предсказание оправдалось. Медленно, однако упорно, ветер крепчал. Часам к десяти посвистывал в такелаже, к полуночи перешел в шторм.
Белогривые валы выкатывались из темноты и с грохотом обрушивались на «Тайфун». Вокруг, насколько хватал глаз, не было ни огонька. Из туч выглядывала и опять пряталась большая и встревоженная луна. Ветер рвал гребни, нес брызги — крупные, холодные. «Тайфун» беспрерывно кренился, шел тяжело, зарываясь бортом в воду. Это был не короткий и в сущности не опасный для опытного рулевого шквал, что перевернул швертбот в день первого знакомства Михаила с морем. Сейчас разыгрался настоящий шторм в открытом море, шторм силой в семь-восемь баллов, как и говорилось в переданном по радио «Предупреждении мореплавателям».
Костя сидел у руля, матросы пристроились чуть впереди него на наветренной банке. Все трое нахохлились, стараясь укрыться от ветра и брызг, но тщетно. Кроме каюты, на «Тайфуне» не было ни одного сухого уголка. А в каюту спускаться ни Михаил ни Нина не могли, мало ли что может случиться наверху, вдруг рулевому потребуется помощь.
Капитану было трудно — труднее, чем его товарищам по плаванию. Он управлял яхтой, на нем лежала ответственность за жизнь экипажа «Тайфуна», за целость судна. И Костя весь изменился, даже внешне. Лицо его, смазливое, излишне самоуверенное, стало суровым, по-настоящему красивым. Таким видела его Нина и таким полюбила своего друга детства.
Порывы ветра кренили и кренили «Тайфун», не давали выпрямиться, идти вперед. Волны все чаще захлестывали в кокпит.
Костя потянул к себе Нину. Штормовая венцерада на девушке была наглухо застегнута, из-под низко опущенных полей зюйдвестки блестели глаза.
— Три-и-сель ставить надо! — крикнул ей в ухо Костя, стараясь преодолеть свист ветра и рокотание волн. — Што-о-рмовой парус ставить надо!
Нина кивнула. Он прав. Под гротом и стакселем теперь идти не только трудно, но и опасно. Как ни сложна перестановка парусов в абсолютной темноте, при бешеной качке, сделать ее надо.
— Как Семихатка? — снова прокричал Костя.
— Пло-ох. — Звонкий девичий голосок с удивительной легкостью преодолел вой шторма. — Укачался.
— Садись на руль! — скомандовал Костя. — Держи против волны. Что бы ни случилось, против волны держи!
— Е-есть!
Нина взяла в свои руки управление яхтой. Шальной порыв ветра сорвал зюйдвестку, девушка осталась с непокрытой головой. «Вот беда, — подумала Нина. — Прическу испортит, а он не любит, когда я растрепанная». Дальше об этом думать было некогда: из темноты появилась большая волна, и Нина толкнула румпель, помогая яхте пробраться на морской вал.
Карманным фонариком Костя осветил Михаила. Матрос оказался действительно плох — к такой качке не привык, начавшаяся морская болезнь выворачивала парня.
— Пошли трисель ставить!
С большой неохотой Михаил поднялся.
— Что надо ответить?! — резко сказал Костя. — Как тебя на курсах учили?
Михаил покраснел. И вдруг сразу забыл о шторме, о морской болезни. Строгий, решительный тон капитана помог побороть слабость. Громко, почти спокойно, ответил:
— Есть, штормовой парус ставить!
— То-то, — удовлетворенно пробормотал Костя. — Давай.
Достали из каюты трисель, туго свернутый, как кокон, подготовили к постановке. Затем взялись за грот. С ним справиться оказалось нелегко. Толстая мокрая парусина отчаянно вырывалась из рук, ломала ногти, норовила изо всей силы хлестнуть моряка по лицу. Палуба «Тайфуна» прыгала, стоять ни за что не держась, не было никакой возможности. Волны обдавали пеной, брызгами, темнота затрудняла и без того нелегкую работу. Минутами Михаила охватывало настоящее отчаяние. Ему казалось, что никогда не смогут они побороть проклятый грот. Хотелось убежать в каюту, броситься на койку, закрыть голову руками, не видеть и не слышать ничего вокруг. Кто знает, как бы поступил Михаил, будь он в одиночестве.
Но рядом работал Костя — быстрый, точный, невозмутимый. И Михаил старался подражать ему.
Все-таки штормовую парусину поставили. Под триселем пошли ровнее, спокойнее.
Когда дело было кончено, едва не случилось несчастье. Крутой вал подбросил яхту. Костя поскользнулся на мокрой палубе, чуть не упал за борт. Михаил успел удержать товарища, помог ухватиться за ванты. Костя улыбнулся, кивком поблагодарил.
Рассвет застал «Тайфун» в открытом море. Багровое солнце всходило медленно. Волны догоняли яхту, с клокочущим шипением проносились мимо. При дневном свете они казались гораздо безобиднее.
Экипаж «Тайфуна» изрядно утомился от переживаний бессонной ночи, однако присутствия духа не терял, а с восходом солнца воспрянул окончательно. Теперь самое страшное осталось позади. Даже Михаил чувствовал себя хорошо — после авральной работы морскую болезнь сняло, как рукой.