— Явился под ваше, так сказать, начальство.
— Раз явился, ничего не поделаешь.
Сенька сплюнул в сторону и, не вынимая рук из карманов, огляделся по сторонам. Блеклые глаза его казались сонными, но он успел за полминуты увидеть многое, сделать из увиденного свои выводы. Кивнул в сторону яхты, блистающей чистотой, отличным вооружением.
— «Спутник»? Тот самый, про который рассказывают?
— Не знаю, что тебе про него рассказывали, но «Спутник» и есть.
— На нем плавать буду, — безапелляционно заявил Сенька.
Дядя Пава ответил, пряча хитроватую улыбку.
— Это ты с его капитаном поговори.
— Я с вами говорю. С начальником яхт-клуба, официальным, так сказать, лицом.
— А ты и с ним тоже — с неофициальным. Он, кстати, здесь. Остап Григорьевич, а, Остап Григорьевич!
Из каюты высунулась «испанская» физиономия в берете.
— Вот товарищ Шутько на вашей яхте капитанить желают, — не без ехидства сообщил дядя Пава.
Не ответив ни слова, старик смерил Сеньку взглядом с ног до головы и явно остался недоволен осмотром. Презрительно «моргнув» усом, Остап Григорьевич скрылся в каюте.
— Наговорились, как меду напились, — подвел итог начальник яхт-клуба.
— Э, нет! — Шутько обозлился и не считал нужным скрывать это. Он понимал, что дальнейшее положение на ионом месте очень зависит от того, как сумеешь себя поставить, как поведешь себя в первые дни, даже в первые часы. Несмотря на молодые годы, Шутько знал, «что к чему». — Со мной такие номера не пройдут.
— А что прикажешь делать? Силой старика с яхты гнать?
— Чего хотите. Когда Приклонский меня нанимал, так и сказал: «Любую «посуду», которая приглянется, возьмешь».
— К Приклонскому обращайся, если он нанимал, — на этом слове дядя Пава сделал ударение. — А я не при чем.
— Обращусь! — со злостью сказал, как выплюнул, Сенька. — Где телефон?
— У меня в кабинете.
Несколько минут спустя в яхт-клубе появился Приклонский. От непривычно-торопливой ходьбы запыхался, вспотел. Подойдя к дяде Паве и Шутько, спросил прерываемым одышкой голосом:
— Что мы тут такое имеем?
— Сеньке яхта «Спутник» понравилась. Та самая, на которой Остап Григорьевич столько лет плавает.
Шутько молча стоял в сторонке, засунув руки в карманы, поплевывая, всем видом, как бы говоря: «Мое дело сторона, а мне мое подай». Но взгляд его сонных глаз не отрывался от Приклонского.
— Мало ли, много ли лет, а раз чемпион заявил, надо отдать, — пробормотал Приклонский.
Такого требования он от Сеньки не ожидал и теперь внутренне ругал себя за обещание предоставить «любую «посуду». Однако приходилось держать марку, выполнять неосторожно сделанный при «найме» посул.
— Шутько у нас чемпионом, вроде, не был, — возразил дядя Пава.
— Не у нас, так у других был.
Дядя Пава не замедлил подхватить:
— Вот именно — у других.
— Короче! — оборвал Приклонский. — Что вы имеете? Вы имеете указание передать яхту «Спутник» товарищу Шутько. Будьте любезны осуществить.
— А штаны с меня снять и Сеньке отдать не укажешь? — Дядя Пава и Приклонский в пылу спора не заметили, как Остап Григорьевич выглянул из каюты на шум и решил вмешаться.
Сколь ни был обозлен Приклонский, он понимал, что старый докмейстер не такой человек, которому можно грубить. Илларион Миронович постарался сдержаться, начал убеждать почти вежливым тоном:
— Остап Григорьевич, голуба, сами посудите. Во-первых, возраст ваш такой, что, я извиняюсь, дома со старухой сидеть надо, а не по морям плавать…
— Во-первых, начал и сразу не туда загнул. Мой возраст тебя не касается. Мне не веришь, сочинения академика Павлова почитай, Ивана Петровича. Там про спорт…
— Во-вторых, — не слушая, гнул свое Приклонский, какой мы имеем лозунг? Лозунг мы имеем: «Все для чемпиона!» Значит, и лучшее судно тоже. Ты разберись, голуба.
— Разбираюсь, меня не учи. Чемпион сам свое судно лучшим сделать должен, иначе дешевка он, а не чемпион.
Приклонский прекрасно знал, что, по существующим среди яхтсменов правилам, команда во главе с капитаном своими руками ремонтирует свое судно, готовит к плаваниям и гонкам. Настоящий яхтсмен должен быть не только моряком, но и маляром, и плотником, и такелажником. Поняв, что попал впросак, Приклонский обозлился. Терпение его лопнуло, дальше слушать рассуждения капитана «Спутника» он не желал.
— Товарищ докмейстер! Как заместитель директора приказываю…
— Я тебе на работе докмейстер, — хладнокровно ответил Остап Григорьевич, повернулся к Приклонскому спиной и исчез в каюте.
Волей-неволей спор пришлось кончить — с весьма неблагоприятным для Приклонского результатом. Не глядя па Шутько, Илларион Миронович проговорил:
— «Алмаз» возьмешь, тоже хорошее судно.
— «Алмазу» кой-какой ремонт нужен, — предупредил дядя Пава.
— Двух рабочих пришлю, яхту, как игрушку, отделают. По наряду проведем окраской яхт-клубовского забора.
— Нет, — покачал головой дядя Пава. — Пусть сам ремонтирует, порядок такой.
— Порядки ваши для меня — тьфу! — сплюнул Сенька. — А это мы еще посмотрим.
— Ну чего кипятишься! — примиряюще сказал Приклоиский. — Не все ли тебе равно? Я же сказал, что оформим оплату, как за покраску забора.
— Они за Сеньку работать будут, а я фальшивые наряды подписывай! Не согласен.
Недобро глядя на дядю Паву, Приклонский проговорил:
— Подпишешь!
— Нет.
— Ну, смотри, припомню.
— Не пугай, я пуганый.
— Твое дело… Сам подпишу!
Не попрощавшись ни с кем, дядя Пава ушел к себе в кабинет. Громко хлопнул дверью.
— Что за шум, а драки нету? — Костя подошел к Приклонскому и Шутько. — Здравствуйте, Илларион Миронович! Здорово, Сенька.
Приклонский, еле кивнув в ответ, торопливым шагом покинул яхт-клуб. А Сенька, не вынимая рук из карманов, ответил:
— Старикан тут один, — сплюнул в сторону «Спутника». — Принцип свой выставляет. Фордыбачит, так сказать.
— Да, — согласился Костя. — Характер у Остапа Григорьевича — кремень.
— Ничего, я себя тоже показал. Мне запросто на хвост не наступишь.
Сенька подумал о том, что в первое же посещение приобрел на новом месте работы двух врагов и ни одного приятеля. Сплюнул, посмотрел на Костю:
— Чего делаешь?
— Так… Ничего. За суриком дядя Пава посылал, сходил я, принес.
— Пошли со мной.
— Куда?
— Вот еще, куда спрашивает! — толстогубый рот Сеньки скривился в иронической усмешке. — Куда нужно, туда и пойдем, вместе мы теперь, так сказать, значит, с меня причитается.
Костя заколебался. Склонности к выпивке у него не было, сказывалось и влияние дяди Павы, который сам не пил, пьяных не терпел.
— Да ты что? — непритворно удивился Сенька. Он бы не упустил возможности гульнуть на чужой счет. — Я же говорю — угощаю.
— Не в том дело, — пробормотал Костя.
— А в чем? Не пойму.
Костя стыдился признаться, что ему не хочется идти пить среди бела дня, ни с того, ни с сего, в рабочее время. Нине, даже Михаилу, сказал бы откровенно, а Сеньке…
— На дикофте я, пары рублей в кармане нету, — придумал отговорку.
И сразу добавил:
— А ежели ты ставишь, то отчего ж.
— Пошли, пошли.
Попали в довольно мрачного вида забегаловку недалеко от порта. Шутько был здесь, как дома.
— Нам, Любонька, два по двести и закусить. Любонька — черные кудряшки, икрастые ноги в растоптанных туфлях, принесла требуемое.
— Ну, дай бог, не в последний раз. Тяни! — скомандовал Сенька.
Непривыкший к спиртному, собутыльник его захмелел быстро. Заговорили по душам.
— Вот я иногда думаю, а может, обратно в цех вернуться? Как так, все работают…
— Дурень! — кривя толстые губы перебил Сенька. — Работа, она ишаков любит. Сидим мы с тобой, так сказать, в прохладном месте, выпиваем и горя нам мало, а в цеху сейчас вкалывают. Да так вкалывают, что будь здоров и не кашляй. Тебе тоже хочется? Дурень.
— Верно, — тряся хмельной головушкой, согласился Костя. — Справедливо ты, друг, говоришь, мы птицы свободные, мы…
— Потому — чемпионы! — снова перебил Шутько. — Чем-пионы! — поднял толстый палец с грязным ногтем, подчеркивая значимость сказанного слова. — Во! За нас держатся, нас ценят.