— Ты слесарем шестого разряда был… — продолжал Михаил.
— Был, да весь вышел.
— А как жить думаешь?
Шутько смотрел снисходительно и насмешливо:
— Я, так сказать, талант, а таланту у нас везде дорога. В любое спортобщество чемпиона с руками-ногами потянут, согласись только.
— Правду говоришь, — мрачно вставил дядя Пава. — Не перевелись, — покосился на Приклонского, — меценаты.
— А по-твоему за всякую бездарь беспокоиться? — не остался в долгу Илларион Миронович.
— Выходит, ты спортсмен-профессионал? Как при капитализме? — заговорил молчавший Филя.
— При капитализме! — передразнил Шутько. — Балабонит, не знай что. Я для советского спорта стараюсь. Побольше, чем ты.
Грубый тон разозлил Михаила. Ответил тоже сердито:
— Вряд ли! Ты на спорте деньги зарабатываешь.
Смутить Сеньку не так-то легко.
Он спокойно ответил:
— А что такое! Раз платят, значит, так сказать, по закону, ничего плохого нет. Деньгами, честно заработанными, как хочу распоряжаюсь. Захотел погулять и погуляю, никто мне не указ.
— Ну, хорошо, а когда гоняться надоест? Не век же рулевыми на яхте сидеть.
— Надоест гоняться, тренером буду, или спортивным начальником на хорошем окладе, — уверенно ответил Шутько Михаилу. — Мало ли их при спорте — начальников! Про Москву уж не говорю, там большие тысячи получают, за границу в командировки ездят, а и у нас тоже — инструкторы, инспекторы и разные прочие.
— Поживем — увидим, — вмешался дядя Пава. — Моя думка такая, что спорт — дело общественное и чем дальше, тем больше в нем не платные начальнички, а общественность заправлять будет.
— Поживем — увидим, — в тон повторил Шутько. — Много с твоей общественности возьмешь! Каждый деньгу сорвать норовит, на том мир поставлен,
— И мы, по-твоему, ради денег стараемся?! — не выдержал Михаил.
— А мне наплевать, как хотите. Мне ваши дела ни к чему. Пока что моя задача, так сказать, в «звезды» всесоюзного класса выйти.
— Правильно, голуба! — воскликнул Приклонский, боявшийся, что разговор примет слишком острый характер, кончится ссорой, которая расстроит чемпиона перед гонками. — Приветствую такое намерение. Нынче ты должен показать класс.
— А что! И покажу. Это, — сердито глянул на дядю Паву, — не языком болтать.
Считая беседу оконченной, поднялся, пошел к своему шезлонгу. Улегшись в нем, задремал, полностью отдался пищеварению.
Общий разговор оборвался, остальные яхтсмены занялись, кто чем.
Костя так и не просыпался. Нина сидела у борта, поглядывая в морскую даль, следя за чайками, которые не отставали от парохода.
Михаил подошел к девушке, заговорил с ней. Она отвечала неохотно, односложно. Видя, что беседа не налаживается, постоял немного в неловкости и оставил Нину одну.
А «Перекоп» тем временем плыл и плыл — шумел за кормой винт, ухала машина. Из морского залива пароход попал в лиман с низкими болотистыми берегами, мутноватой желтой водой. До Корабельска оставалось совсем недалеко.
Проигранные гонки
Корабельск — город судостроителей, моряков, парусный спорт здесь любят, ценят, каждые соревнования по парусу превращаются в своеобразный городской праздник. Когда наши яхтсмены прибыли в спортивную гавань, она выглядела торжественной и веселой. Десятки спортивных и любительских судов различных форм и размеров сновали по широкому лиману, блестел ослепительно-белыми бортами и кремовой палубой судейский катер, бойко полоскались на ветру флаги расцвечивания, которыми была иллюминована высокая веранда яхт-клуба. С веранды открывался привольный вид на полные зрителей трибуны, на лиман, на дрожавшую в мареве степь. Духовой оркестр играл бодро, сгустки щедрого солнца вспыхивали в изгибах труб, бас-геликон крякал на остальные инструменты, подавляя их творческую индивидуальность. Время от времени спохватывался репродуктор и начинал бормотать что-то такое, чего никто не мог понять.
От трепещущих флагов, солнца, множества людей в легких нарядных костюмах, волнующее чувство подхватило и понесло Михаила. Ожидание необычного, хорошего, затомило сердце.
— Знаешь, — он доверчиво наклонился к стоящей рядом Нине, — мы сегодня первое место займем, вот увидишь, обязательно.
Она с легкой насмешкой улыбнулась его восторженному тону, а у самой поблескивали глаза.
Подошел Костя, с хрипотцой проговорил:
— Пойдем на «Шалунье». «Посуда» что надо, — кивком показал на чистенький «дракон» у пристани.
Денег на перевоз своей «посуды» завод не дал, как ни старался Приклонский. Гоняться яхтсмены должны были на судах, предоставленных хозяевами гавани.
— Да, как будто неплохая, — согласился Михаил.
Нина молча оглядела «Шалунью» и так же молча отвернулась, не сказав ни слова в ответ. Девушка все-таки решила позлить Костю, пусть не думает, что может безнаказанно обижать ее. Она видела, что он ищет пути к примирению и искреннее раскаяние Кости давно смирило ее гнев, сердилась она больше так, что называется, ради порядка.
Костя нерешительно переступил с ноги на ногу и отошел. Он чувствовал себя глубоко виноватым, был готов загладить вину, хотя попытки его не удавались — Нина не обращала на него никакого внимания, разговаривала только с Семихаткой. Впрочем, главные надежды он возлагал на гонки — тогда, в совместном плавании, все станет на свое место.
Выспавшись, Костя чувствовал себя лучше, чем утром, но голова все-таки побаливала, тошнотворный вкус во рту оставался.
До начала гонок — около часа. Яхтсмены собрались возле нарядного яхт-клубовского павильона. Говорили мало, обменивались короткими, односложными фразами.
Сенька вышел из павильона сияющий. Игриво толкнул дядю Паву в бок.
— Слыхал? Про Баглая?
— Чего?
— Баглай шофером в автороте работает…
— Знаю.
— Погоди! Их на уборочную послали зерно возить, так Баглай от участия в гонках отказался. Передал, что в районе каждая машина на счету, свой «МАЗ» оставить не может.
— Молодец! — искренне воскликнул дядя Пава.
— И я говорю — молодец, — с ухмылкой подтвердил Сенька.
Что-то в тоне его дяде Паве не понравилось. Подозрительно посмотрел на Сеньку и спросил:
— А ты чего обрадовался?
— Как же, — еще шире улыбнулся Сенька. — Баглай гонщик, так сказать, первостатейный, всем нам первый конкурент.
Дядя Пава помрачнел. С нескрываемым презрением бросил:
— Эх, ты… Конкурент!
Шутько взбесился:
— Да чего ты все на меня шипишь?! Что я о себе беспокоюсь? Я, так сказать, за всю команду болею, мне твой Баглай не страшен.
— Правильно! — поддержал Приклонский. — И вообще вы, товарищ Кушниренко, лучше бы не раздражали чемпионов перед соревнованиями и сами не раздражались.
— Шипит и шипит! — не успокаивался Сенька, ободренный сочувствием замдиректора.
— Ладно! — оборвал дядя Пава. — Уймись. За всю команду — не за всю, а не привык я на товарищей-спортсменов как на конкурентов смотреть.
— К слову моему придрался и думаешь — умен! — Сенька сплюнул, повернулся на каблуках и отошел к Косте, стоявшему в стороне. Сказал вполголоса, чтобы другие не слышали:
— Трещит башка?
— Не спрашивай.
— Идем!
— Куда?
— Сейчас узнаешь. Идем!
Завел приятеля за павильон. Здесь расположился небольшой, как выражаются работники прилавка «выносной», буфет. Шутько усадил Костю за дальний угловой столик, подошел к буфетчице.
— Пару бутербродов и бутылку ситро. Получив заказанное, поставил перед Костей.
— Нет, не хочу, кусок в глотку не лезет.
— Молчи, сейчас полезет! — оглянулся, тайком вытащил из кармана четвертушку водки, разлил по стаканам.
— Тяни! За сегодняшний успех! Быстро!
Костя не успел опомниться, как Шутько сунул ему стакан в руку. Парня даже передернуло:
— Не могу! С души воротит.
— Живее! Буфетчица заметит, скандала, так сказать, не оберешься.
Тот не мог заставить себя выпить вонючую жидкость.
— Да пей же, дурень! Я за тебя беспокоюсь, куда ты с больной головой на гонки пойдешь.