Выбрать главу

И — взрыв!

Оба судна оказались в огненном кольце, которое с каждой минутой росло. Нефть лилась и лилась из танкера, горела, растекалась по воде. Из пламени послышались душераздирающие крики моряков, горящих заживо.

Они быстро стихли.

Течение понесло бешеный комок огня прямо к стоявшему на якоре турецкому пассажирскому пароходу, к счастью, пассажиров там не было. Вскоре запылал и он. Теперь горело уже три судна, подойти к ним ближе, чем на сотню метров, не представлялось возможности.

Пожар продолжался долго, потушить его после нескольких неудачных попыток даже не старались. Движение через Босфор закрыли на несколько дней. Когда все кончилось, развалины сгоревших судов оттащили в сторону от фарватера, бросили. Они никому больше не нужны, восстановить или как-либо иначе использовать их, невозможно.

— Право, — говорит лоцман.

— Помалу право! — командует капитан.

— Есть, помалу право! — весело и лихо, как подобает настоящему моряку, откликается Хмельнюк, и «Горизонт» втягивает свое большое тело за очередной мыс, оставляя погибший танкер за кормой.

Присутствие лоцмана не освобождает капитана от ответственности. Всегда он — единственный начальник на судне. Лоцман является как бы советником, в любой момент может сложить полномочия. В Правилах лоцманской службы различных стран права и обязанности лоцманов определены по-разному (например, в ФРГ они прямо названы консультантами капитана), но общий смысл одинаков.

Капитан передает слова лоцмана рулевому, тем самым удостоверяя, подтверждая их. Рулевой репетует только сказанное капитаном. Весь этот ритуал выработан многовековой морской практикой, обдуман до мелочей. Смысл его все тот же: последнее слово, последнее решение за капитаном. Он может не согласиться с лоцманом и не подтвердить лоцманское распоряжение.

«Горизонт» движется сравнительно ходко, но не забывая об осторожности. Давешний итальянский танкер с шестиногой собакой на трубе все время маячил перед нами, заставлял уменьшать скорость. Время близилось к вечеру, в темноте двигаться по проливу будет значительно труднее. Лоцман решил обогнать танкер. Капитан согласился. Стрелка машинного телеграфа передвинулась со среднего на «полный вперед». Быстрее поплыли берега.

Сперва итальянец не захотел отставать. Бурун под форштевнем его запенился круче — танкер увеличил ход. Некоторое время шли почти вровень, «Горизонт» чуть впереди. Затем танкер явно не выдержал соревнования. Капитан его, видя, что обойти советского соперника не удастся, примирился со своей участью и сбавил скорость: поступить так велел ему здравый смысл и правила хорошей морской практики. Еще минута-две и «Горизонт» с танкером продолжали бы свой путь как прежде, только обменявшись местами. В этот момент навстречу выскочил миноносец под турецким флагом. Пренебрегая правилами, он не стал отклоняться к бровке фарватера, не давал дорогу торговым судам, которые не имели места для маневра. По команде капитана Хмельнюк плавно и точно положил теплоход на новый курс. Танкер очутился сзади, держась строго в кильватер «Горизонту». И мы и итальянец теперь могли спокойно разойтись с военным кораблем. На мгновение он очутился рядом: офицеры в куртках-«канадках», желтых венцерадах — непромокаемых костюмах, на мостике; матросы, сбившиеся табунком под спардеком.

Плывут и плывут назад берега, открывая глазу новые и новые пейзажи. Новые? О том, что видишь сейчас, читано и перечитано столько, что кажется, будто знакомы эти дворцы, узнаешь виллы, стоящие у самой воды пошарпанные дома, угрюмые башни на синих вершинах гор. Да, конечно, белое здание среди густого парка — это Бюкдере, дворец, построенный еще при Екатерине II, сейчас принадлежит советскому посольству. Тут же бухта Тарабья и веление Терапия. Тарабья-Терапия означает «исцеление». Византийское слово давным-давно стало русским, мало кто из врачей-терапевтов знает, откуда пошло название его профессии. О бурных годах седой истории напоминает пятибашенный замок Анадолу-Хисары, построенный султаном Баязетом I в 1390 году. Когда-то у замка гремели воинственные клики, находили смерть свою тысячи воинов. Теперь — тишина, покой, сады богаческих вилл. Еще примечательнее сооружение, правда, совсем в ином духе: выше древних крепостных стен, давным-давно безобидных боевых башен вырос громадный пятиэтажный дом. Так называемый Роберт-Колледж построен американцами сто лет назад, чтобы воспитывать среди турецкой молодежи поклонников американского образа жизни. Как видим, заокеанские политики далеко не со вчерашнего дня стремятся распространить свое влияние на народы других стран.

Капитан и лоцман переглядываются. Сейчас им не нужно слов, чтобы понять друг друга. «Горизонт» проходит мыс Акенте-Бурун. Моряки знают: тут надо быть особенно осторожным. Сильное течение сбивает судно с курса, случись что с машиной, если вовремя не отдать якорь, не оберешься беды. У Акенте-Бурун бывали случаи серьезных аварий, особенно судов с маломощным двигателем.

Наконец. «Горизонт» миновал основную часть пути через Босфор.

На берегу теснятся друг к другу дома, вдоль набережной стоят корабли и суда, без бинокля видны автобусы, автомашины, снующие по улицам. В сплошных рядах крыш нигде не проглянет зелень парков, проплешина незастроенного пространства.

Тысячи книг написаны о Стамбуле, нескончаемое количество легенд сложено о древнейшем городе мира. Столетия пробушевали над ним, оставляя следы мечом и пожаром; руками простых трудолюбивых людей город возникал из пепла, рос. Ныне Стамбул порт мирового значения, для Турции — самый крупный, насчитывает более миллиона жителей. Город начинается у воды и уходит далеко-далеко, насколько хватает глаз. Над пяти — семиэтажными домами прибрежных улиц надменно высится гигант из бетона, стекла, алюминия — гостиница, построенная американцами для своих туристов. Есть еще одно свидетельство присутствия американских «друзей» Турции — военные корабли под звездно-полосатым флагом в одной из босфорских бухт.

Через пролив непрерывно курсируют десятки лодок, катеров, паромов, перевозя пассажиров из Европы в Азию и обратно. Пестрота необычайная. Рядом с каюком, чьи формы не меняются лет, этак, пятьсот, глиссирует быстроходная моторка, кажется, вот-вот оторвется от воды, взлетит.

Прямо к набережной пришвартованы стройные яхты. Тут же не торопясь плывет скуластая двухмачтовая шхунка, похожая на «дубки», которые когда-то возили арбузы «с Херсона» в Одессу. Их гавань и. поныне называется Арбузной.

Стамбул-Константинополь вызывает в памяти сравнительно недавний эпизод нашей современной истории. Сюда на иностранных и уведенных из портов русских судах после окончательного разгрома докатилась белогвардейская врангелевская армия, вместе с вовлеченными в ее орбиту эмигрантами. Не надо всепрощения! — очень и очень много было в армии этой лютых врагов Родины и народа, мечтавших залить страну кровью свободных рабочих и крестьян. Они составляли ядро, костяк врангелевских войск. Впрочем, в Стамбуле не задержались. Быстро нашли новых хозяев и расползлись по свету от Бизерты до Шанхая, верой и правдой служили всем, кто нуждался в карателях и палачах.

Были среди беженцев и другие — кто не понял революции, испугался ее. Паниковал, подчас даже не соображая, как следует, чего бояться, куда и зачем бежать, если нет за тобой вины. Люди эти сами выбрали свою судьбу и ужасна была их доля. Преданные своими генералами, проданные своими вождями, очутились в чужом беспощадном городе без всяких средств и возможностей к существованию, без малейших надежд на будущее. Никто не сосчитает теперь, сколько русских погибло в Константинополе, и кому придет на ум считать! Нельзя забыть, однако, что в гибели их повинны не только врангелевские вояки и белогвардейские «идеологи». За трагедии тысяч человеческих судеб не в меньшей, если не в большей, степени ответственны политики империалистических стран, которые делали все, чтобы навредить народу, сбросившему вековые оковы. Президенты, министры, депутаты умышленно раздували огонь гражданской войны, поддерживали и врангелей, и колчаков, и семеновых, кого угодно, лишь бы жег, убивал, грабил. Октябрьская революция — одна из самых бескровных в истории. Не будь иностранных интриганов, народ наш сам бы разобрался в своих делах, не понес столько жертв, сколько дала гражданская война, эмиграция, послевоенные заговоры и диверсии.