Вот склон его над теплоходом. Сейчас он обрушится, зальет от кормы до носа, вдавит в черную враждебную воду. Море ринется во внутренние помещения, заклокочет в каютах, заплещет на ступенях трапов, круша переборки, вышибая двери.
Ничего этого не происходит. Корма «Горизонта» поднимается все выше, выше, выше, палуба давит на ноги, как пол в кабине набирающего высоту самолета. Судно резко клюет носом — вдруг в сознании мелькает ненужная мысль о том, что сейчас «Горизонт», брошенный страшным ударом, зароется в воду, пойдет вниз, как подводная лодка.
Когда нос «Горизонта», обычно возвышающийся над водой на добрый десяток метров, зарывается до клюзов в пенную волну, начинает опускаться корма. Теперь середина корпуса висит на гребне, нос и корма свободны. С гневным шипением, как бы негодуя, что не дали свершить ей коварный замысел, расправиться с судном, волна проносится дальше.
Все это занимает примерно половину того времени, которое отнял мой рассказ о мертвой зыби — одном из наиболее изматывающих человека явлений на море.
Вода под лунным светом чуть фосфоресцирует, вокруг — ни огонька. Когда глядишь на север, на запад, на юг, невольно вспоминаешь, что на тысячи и тысячи миль от нас протянулась бескрайняя пустыня, где нет ничего, кроме волн, ветра, мрака и лишь кое-где затерянных среди просторов океана кораблей.
Насколько грандиозен океан, можно представить по такому примеру. Каждый день с востока на запад и с запада на восток в Атлантику выходят десятки, если не сотни судов. Идут одинаковыми путями, проверенными, одобренными специалистами-навигаторами и многовековой практикой, так называемыми рекомендованными курсами. Как будто через океан должно протянуться нечто вроде плавучего моста, большой дороги, с непрерывным движением. В действительности, можно плыть сутки, двое, трое, неделю не встретив никого. Ветер, течения, множество других причин, до конца не ясных и не изученных, влияют на каждый корабль в отдельности, разнося их по океанским просторам. Достаточно отклониться на десятую долю градуса, чтобы мореплаватель распрощался с другим, вышедшим одновременно, из той же гавани. «Разошлись, как в мире корабли, или как сигарный ящик с лаптем» — есть шутливая морская приговорка. Встречи в море коротки — вахтенный матрос доложил штурману о замеченном судне, предупредили капитана, а незнакомец — вот, проносится мимо, отдав по-хорошему сдержанный салют флагом и послав привет гудком. Еще чаще видна лишь тонкая черточка вдали, прозрачная струйка дыма, еле заметная там, где небо сходится с морем.
Жизнь моряка — непрерывная цепь встреч и разлук и, наверно, потому моряки, как никто, знают цену встречам и разлукам.
Нам о возвращении говорить еще очень, очень рано. Одесса далеко, не скоро увидит «Горизонт» на ее рейде. А пока сутки сменяются сутками, пощелкивает лаг, отмечая оставленные за кормой мили. В первую часть пути море было пустынно, даже чайки и дельфины куда-то исчезли. Единственным живым существом, попавшимся нам, была черепаха — большая, с темно-коричневым панцирем.
«Горизонт» прошел в десятке метров от нее. Волна нашего форштевня накрыла животное с головой, чуть не перевернула. В последний момент черепаха сдюжила, сумела удержать равновесие и, быстрее заработав морщинистыми кожаными лапами, поплыла дальше своим неведомым для нас путем.
Мы живем у моря испокон века, но много ли знаем о нем? Настоящая разведка морских глубин, таинственного, скрытого от нас мира, началась в послевоенные годы с изобретением аквалангов, регулярными погружениями батисфер, рейсами научно-исследовательских кораблей, вроде «Витязя». Но это только разведка. А что ждет впереди? Какие загадки скрыты в царстве извечного мрака, огромного давления, нерушимой тишины?! Скептики усмехаются, слушая рассказы о следах неизвестного животного, сфотографированных на океанском дне, о том, что после человека дельфин — самое разумное существо на нашей планете и, может быть, даже у дельфинов есть своя культура… Быть скептиком и нигилистом легко: в ответ на все, что превосходит твое воображение, усмехнулся, сплюнул через губу, засунул ручки в брючки и пошел отплясывать твист.
Капитаны по возможности сторонились североафриканских берегов. Повинна война в Алжире, которая не прекращалась столько лет. Правила входа во французские территориальные воды в военное время недвусмысленно предубеждают, что «…никакое иностранное судно, военное или торговое, не должно под страхом уничтожения приближаться на расстояние менее трех миль к берегу в пределах территориальных вод Франции, ее колоний, протекторатов подмандатных территорий без разрешения военных властей». Нарушителей ждал обстрел, причем: «Ночью может быть пропущен также и боевой предупредительный выстрел и без всякого предупреждения открыт прицельный огонь для уничтожения всякого судна». В тумане, темноте, сложной навигационной обстановке не так трудно сбиться с курса, без намерения очутиться в запрещенном районе и попасть под обстрел. Поэтому капитаны обходили опасное место.
Война в Алжире закончилась, последствия ее остались.
И лишь чем ближе к Гибралтару, тем больше и больше судов появляется вокруг нас.
Особенно часто встречаются танкера. И не случайно. Транспортировка нефти морем выгодна, большинство государств увеличивает свой танкерный флот. Построены супертанкеры, вроде созданного в Японии для американцев «Юниверс Лидер» длиной в 248,4 метра, шириной больше тридцати восьми метров, водоизмещением в 111 380 тонн. Полная грузоподъемность, по-морскому дедвейт, «Юниверс Лидер» равна 86 800 тонн. У нашего «Горизонта», дли сравнения, 2 850 тонн. Есть танкеры в сто с лишним тысяч тонн дедвейта, на очереди — в пятьсот тысяч тони. А первый в мире наливной пароход — каспийский танкер «Зороастр», принадлежавший русскому торговому флоту, построенный в 1878 году, имел всего 250 тонн грузоподъемности! К супертанкерам относятся советские «Мир», «Дружба», «Варшава», «Труд», «Ханой».
Танкера попадаются нам чаще других, но идут навстречу, параллельными «Горизонту» курсами также длинные чернобортные рудовозы, могучие транспортники, щеголеватые пассажирские корабли, прозванные «рысаками», рыбачьи траулеры, рефрижераторы. Большая морская дорога — ворота в Атлантику — Гибралтар (моряки делают ударение на первом «а») не виден, а приближение его чувствуется.
Гибралтар появляется не сразу, темным пятном, которое растет, становясь нависшей над морем угрюмой скалой. Слева, на африканском берегу, менее высокая Джебель-Муса. Вот они, столбы Геракла, за которыми, по верованиям древних, кончался мир. Проникших за Столбы ждала гибель. Трудно, просто невозможно, представить себе мысли и чувства кормчего римской галеры, когда видел он впереди бесконечный простор океана с катящимися из солнечно-туманной мглы валами.
Прямо из Гибралтарской скалы — внутри ее устроен аэродром — выскакивает истребитель-бомбардировщик с опознавательными знаками британских королевских вооруженных сил на плоскостях. Он сломя голову мчится прямо на судно, в последний момент делает «горку» и ревет над мачтами, чуть не задевая их. Сделав еще несколько облетов, очевидно, нафотографировав судно всласть, во всех ракурсах, воздушный вояка улетает. Такова чуть ли не обязательная процедура, устраиваемая англичанами при подходе советских судов к Гибралтару.
Более двухсот лет, взяв в свои руки стратегический ключ к Средиземному морю во время войны с испанцами в 1704 году, Британская империя владеет этим ничтожным клочком суши. Пять квадратных километров скалы составляют полуостров, гражданского населения здесь всего около 30 000 человек, да и они почти все так или иначе связаны с армией и флотом. Не километрами пространства и не численностью населения примечателен Гибралтар, а первоклассной своей крепостью, военно-воздушной и военно-морской базами. Подземные аэродромы, галереи для орудий, вся огромная скала высотой в 429 метров, нашпигована военными сооружениями, изрезана штольнями, коридорами, казематами. С моря видно нечто вроде лотка для сбора дождевой воды: своих источников Гибралтар не имеет, воду с неба будут собирать в случае осады. Прервать связь крепости с материком нетрудно — узкий песчаный перешеек отделяет ее от Испании.