Особенно опасен туман на такой большой морской дороге, как Ла-Манш. Пролив Па-де-Кале самый оживленный в мире, в среднем по нему ежедневно проходит 750 кораблей и судов.
С каждой милей приближения к английским берегам попутчиков и встречных у «Горизонта» становилось больше. Как в гигантскую воронку, они втягивались в Пролив — так коротко зовут моряки всего мира Ла-Манш Танкеры, сухогрузы, «рысаки», ферри-боты, перевозящие поезда, автомобили, людей из Британии на материк и обратно. Чуть в стороне от фарватера медленно двигались рыбачьи дрифтеры, двойники знаменитой «Лютеции», на борту которой происходит действие фильма «Если парни всего мира». Встречным «Горизонту» курсом прошел советский «трамп» — огромный, низко осевший под тяжестью груза.
Все это пестрое зрелище то раскрывалось перед нами, то исчезало, задернутое пологом тумана. Тогда море из светло-зеленого обретало грифельный цвет, солнце еле пробивалось, бросая тусклые блики на палубу и надстройки, «Горизонт» начинал гудеть невеселым голосом, пода-пая встречным весть о себе.
Через десяток-другой минут солнце опять брало верх над туманной хмурью, улыбалось море. Вдалеке, размытые туманом виднелись рыжие берега Англии. Церковные шпили, полосатые башни маяков, скалистые обрывы еле проглядывались через окуляры бинокля — далекая, проходящая мимо жизнь.
На траверзе Дувра туман сгустился. Приходилось непрерывно подавать сигналы, временами уменьшать ход до самого малого, особенно ночью. Локатор не выключался, на баке сменяли друг друга впередсмотрящие, то и дело звучал тревожный голос: «Судно справа на носу!», «Слышу судно слева!» Нам наперерез вдруг выскочил западногерманский военный танкер и сразу юркнул обратно в туман. На экране локатора мы видели, как он присоединился к трем световым точкам — неизвестным кораблям, и быстро ушел курсом на зюйд-ост.
Начавшись в Па-де-Кале, туман не отпускал «Горизонт» до конца рейса, до Ростока.
Некая счастливая звезда решительно взяла «Горизонт» под свое покровительство. Не только Бискай, но и Северное море, столь же грозное штормовой зимней порою, преподнесло нам штилевую погоду. Впрочем, радости в этом было мало, шторм разогнал бы туман.
Ветер не приходил.
«Горизонт» двигался гораздо медленнее, чем мог, а когда подплыли с запада к мысу Скаген, пришлось стать на якорь.
Туман был настолько плотен, что казался осязаемым. Временами он давил на плечи, возбуждал желание встряхнуться, разорвать руками постылую белую занавесь. У меня больные глаза, и я сперва на их счет относил тягостное ощущение от тумана, но, приглядевшись к товарищам, понял, что в той или иной мере чувство это присуще каждому.
Не радовала и ледовая обстановка. Радио сообщило, что Балтийское море вплоть до Ленинграда забито льдом. «Капитану Кравцу. Ледовая обстановка датских проливах от Скагена до Трелледорта тяжелая, — радировал начальник морской инспекции Балтийского пароходства. — Проводку осуществляет ледокол «Капитан Воронин», с которым вам надлежит установить связь. Кильский канал блокирован льдом. Мекленбургской бухте обстановка тяжелая, ледоколов этом районе не имеем».
Ледового подкрепления обшивки у «Горизонта» нет, шансы пробиться самостоятельно ничтожны. Оставалось надеяться, что где-то остались разводья, что ветер отнесет лед в одну сторону, освободив достаточное пространство чистой воды, что подойдут на помощь «Капитан Воронин» и другой ледокол, находящийся в этом районе, — «Вьюга».
Впрочем, предстоящие трудности и опасности никого не тревожили. «Глаза пугают, руки делают», — говорит морская пословица. Все это обычные морские будни.
Когда стали на якорь, каждый занялся своим делом; вечером, кончив дела, — своим досугом. По телевизору смотрели датский спортивный фильм. Шахматисты углубились в очередной гамбит. Вокруг первого помощника капитана Саркиса Карапетовича Саркисова собрался кружок — послушать рассказы бывалого военного моряка. Из чьей-то каюты доносилась тихая, чуть печальная песенка:
Она как нельзя лучше рассказывала о нашем плавании, Полторы недели тому назад мы ходили по солнечным улицам Триполи, прозрачный ветер играл узорчатыми кронами пальм. Теперь — туман, тяжелая стального цвета вода, впереди — лед.
Около полуночи вахтенный сообщил: «Вижу судно, идет на нас». Скоро в тумане показались мутные огни СРТ — средний рыболовный траулер, неторопливо приблизился к замершему без движения «Горизонту», обошел вокруг, стал в полукабельтове.
Замигал клотиковый огонь.
«Я иду с севера. Возьмите меня с собой через пролив».
Нелегок морской труд, но, пожалуй, самый тяжелый кусок хлеба у рыбаков Северной Атлантики. В тяжелую пору штормовых зим они уходят на промысел — месяцы без берега, норд-ост жжет лицо, ледяные брызги хлещут как удар бича из раскаленной проволоки, не успеешь просохнуть после вахты, как пора опять подниматься палубу под удары безжалостных волн, зазеваешься — смоет за борт. Семибалльный шторм считается вполне удовлетворительной погодой. Конечно, с каждым годом суда становятся надежнее и удобнее, орудия лова — совершеннее. Но море остается прежним, сладить с ним доступно только сильным и отважным.
Попросивший нас о помощи траулер, очевидно, кончил путину, возвращался на базу в Калининград. Маленький, самостоятельно идти в лед он не мог, ждать тоже нельзя — питьевая вода и топливо на исходе, да и домой скорее хочется.
«Хорошо, — ответил «Горизонт». — Но я буду стоять до утра».
«Благодарю».
Утром траулер двинулся за нами, лишь через сутки затерялся где-то в тумане.
Пролив Каттегат, куда вошел «Горизонт», обогнув мыс Скаген, велик, ширина его от тридцати до восьмидесяти миль. А моряку простора нет, судам доступны два узких фарватера, один ближе к восточному берегу, другой — к западному. Средняя часть Каттегата занята островами, скалами, банками, далеко уходят в море подводные косы. Малейшая ошибка в счислении пути обойдется дорого. Опасность усугубляют мины — в военные годы Балтика Пыла забросана ими. Конечно, тралили море не раз. Но «Предупреждения мореплавателям» настойчиво требуют придерживаться рекомендованных курсов, ни в коем случае не выходить за бровку фарватера. Отдельные донные мины, обнаруженные, но не вытраленные, нанесены на карту.
Прошло почти полвека после первой мировой войны, около двадцати лет — со времени второй, а минная опасность все еще тревожит мореплавателя. В 1914—18 годах, по официальным данным, было установлено около 240 000 морских мин, во второй мировой войне цифра эта превзойдена почти вдвое. Когда наступил мир, 1900 тральщиков три года очищали проливы, общей протяженностью около 200 000 километров. Работа проделана огромная, но сказать, что угроза исчезла, нельзя. Рассуждая теоретически, «кораблиная смерть», как зовут мины моряки, теряет свои «минные свойства спустя несколько лет. Однако известны случаи, когда поставленные в русско-японскую войну мины были губительны еще в тридцатых годах.
«Предупреждения мореплавателям» и лоция говорят о минной опасности, а туман и лед не хотят считаться ни с чем. В тумане легко ^сбиться с курса и выйти за пределы фарватера; ледяные поля могут сжать судно и понести, куда им заблагорассудится, не думая ни о фарватерах, ни о минной опасности. Так, кстати, с «Горизонтом» позже и случилось.
Настоящий лед ждал нас впереди. В Каттегате навстречу попадались отдельные небольшие льдины. На фоне густо-зеленой воды они были особенно белыми, с голубоватой подсветкой снизу. Разрезанные надвое форштевнем «Горизонта», с громким шорохом терлись о борт. Шорох льдин так же волнителен сердцу, как посвист ветра и грохот прибоя. Кто по-настоящему услышал его, никогда не останется равнодушен к зову дальних походов. В историю мореплавания других народов, например, испанцев, португальцев, англичан, вошли тропики. Русских издавна кликал Север. На кочах и ладьях, «на полуношник» — северо-восток и «стрик севера к полуношнику» — отплывали наши предки в неведомые страны, видели незнаемые острова и архипелаги, через салмы-проливы попадали в новые моря, где раньше не бывал никто. Имена Дежнева, братьей Лаптевых, Челюскина, Беринга, Литке, Седова и сотен соратников их так же вечны в истории, как свершенные ими подвиги.