Сзади меня кто-то крякнул. Я оглянулся. Наверно, мистеру М. не спалось, и он покинул лоцманскую каюту.
— Ну, — сказал я. — Как вам это нравится?
Лоцман пожал плечами, полез в карман за сигаретой.
— Откровенно говоря, совсем не нравится. Но ведь кто-то занимается этим и платит за это деньги… Не только в нашей стране — и в других…
Как тогда, в Триполи, мысль моя улетает далеко-далеко. Вот я уже не в кают-компании судна, стоящего на якоре и тумане, а бреду по улице с человеком, который исполнен «сверхмодных» взглядов.
— Вы ничего не понимаете, — объясняет он. — Пора узости мысли прошла, нечего пренебрегать вкусами 3апада. Довольно разговоров о «низкопоклонстве», «нашем приоритете», — последние слова произносит довольно-таки ядовито.
Мы долго спорили тогда и разошлись недовольные друг другом.
— Ну, да, — отвечаю лоцману, который успел достать сигарету из кармана и неторопливо разминает ее пальцами. — Кто платит, тот заказывает музыку.
— Впрочем, мне все равно. Искусство не моя специальность. В нем тумана больше, чем за иллюминатором этого судна. — Мистер М. закуривает, и мы погружаемся в молчание.
Стеклянный квадрат иллюминатора побледнел. Туман стал реже.
Наверху, на капитанском мостике, послышались голоса. Лоцман потушил недокуренную сигарету и вышел из кают-компании. Я последовал его примеру. В коридоре встретился «чиф» — старший штурман, и сообщил, что сейчас снимаемся с якоря: пришел ветер и убил туман. Жизнь моряков проходит в тесном общении с ветром, волнами, дождем, и это отразилось на языке. Говорят: «ветер убился», то есть стих. «Работает течение». «Туман ушел». «Дождь убил ветер». Погода, безличная и безразличная для горожанина, моряку друг или враг. Сейчас ветер помог нам. Его шквалистые удары немного разогнали туман.
Вира якорь — «Горизонт» снова двинулся вперед.
А двигаться ему становилось все труднее. Лед уплотнялся, делался сплошным при выходе из Зунда. Отдельные льдины припаивались друг к другу, объединялись в ледяные поля. Кое-где преграждали путь торосы и ропаки. Большие белые пространства смыкались, не оставляя между собой дорожек разводий. Когда стемнело, включили прожекторы. Шел снег — время от времени. Белые мухи порхали в синеватом электрическом луче.
Я отправился на бак. Впередсмотрящий — матрос первого класса Владимир Дмитриев, нахохлившись, глядел в мутно-белую даль, стараясь найти лазейку между полями. Внизу слышался непрерывный шорох, хруст, кряхтение. Наткнувшись на особенно прочную льдину, «Горизонт» упирался в нее носом, начинал трястись, крениться. Было такое впечатление, будто теплоход волочат по булыжной мостовой.
Милях в пяти виднелись огни судна, которое тоже пробивалось курсом на зюйд.
— Дальше — хуже, — коротко сказал капитан, когда я вернулся на мостик. — Пока что надо сдавать лоцмана.
У выхода из пролива Зунд (или у входа, если плыть с юга) есть маленький искусственно сооруженный островок Дрогден. На нем маяк того же названия, сигнальная станция, которая предупреждает об опасности, дает сведения о льдах, положении плавучих маяков и прочем, нужном мореходам. Есть также спасательная станция и лоцманская, куда мы должны доставить нашего мистера М., в чьих услугах «Горизонт» больше не нуждался.
В обычной обстановке со станции высылают бот, который и снимает лоцмана с корабля. Мореплавателей предупреждают: «Вследствие наличия сильных течений и опасности аварий подходить близко к маяку Дрогден и к светящим буям не рекомендуется», — написано в лоции проливов Каттегат, Бельты и Зунд. Там же сказано, что в одной миле направлением на 154 градуса от маяка Дрогден лежит донная мина.
Дрогден выплывал перед нами, как театральная декорация, окутанный туманом, украшенный огнями маяка. Зеленый глазок вспыхивал и гас, как бы подманивая «Горизонт». Прожекторы уперлись в светло-серое пространство между нами и маяком, обшарили его. Всюду — лед.
Когда теплоход оказался в кабельтове от маяка, лоцман прокричал что-то на датском или шведском языке в мегафон. С маяка ответили. Обернувшись к капитану, мистер М. пояснил, что островок давно отрезан от внешнего мира льдом, провиант доставляют на вертолете, лоцманские боты («бота — по-морскому) ушли, а если бы и не ушли, все равно приблизиться к «Горизонту» маленькому судну сейчас невозможно.
Все это капитан сообразил и сам. Придется искать другое место для высадки лоцмана.
С большим трудом, маневрируя во льду, «Горизонт» обогнул Дрогден, постарался лечь на прежний курс. Положение осложнилось. Прежде, чем идти к своей цели в Росток, надо отыскать датскую или, на худой конец, шведскую гавань, не забитую льдом, вызвать бот, ссадить нашего невольного пленника.
Впрочем, на «пленника» мистер М. не походил, чувствовал себя превосходно.
— С удовольствием пойду на вашем прекрасном судне в Росток, — шутливым тоном, давая понять, что говорит серьезно, заявил он. — Давненько не бывал там.
Поделившись своими планами, мистер М. лег спать и отведенной ему каюте, храня безоблачное настроение человека, который подремывает на мягкой койке в то время, когда командировочные «капают» ему в карман. Свое дело он сделал — провел судно через Зунд, ключи от будущего вручил капитану. Что все будет «о'кей», не сомневался.
Однако покой, которому лоцман предался с такой непосредственностью, был скоро нарушен.
Расстаться с Дрогденом оказалось непросто.
«Горизонт» попал в фарватер с битым льдом. Через полмили густое крошево начало паковаться — становиться льдинами, невысокими торосами. Теплоход опять стал. А лед, который до сих пор только играл с нами, показал свое могущество всерьез. Заработало течение, о котором предупреждает лоция. Медленно и неотвратимо огромная сила начала отжимать теплоход обратно к острову, Судно перестало слушаться руля. Машина работала на полную мощность и не могла сдвинуть «Горизонт».
Пять кабельтовых, четыре, три.
Нас несло на Дрогден.
С маяка заметили, что судно дрейфует. Над островком взметнулся нервный, воющий звук сирены. Он сразу напомнил военные годы. В довершение сходства к низким, набухшим дождем и снегом тучам взлетела ракета. Под ее безжалостным зеленовато-белым, светом тени мгновенно выпрыгнули из закоулков, где прятались, заполонили судно. Хлопнув, ракета начала падать, и они, послушные, быстро съеживались, как щупальца невиданных морских чудищ.
На палубу выскочил лоцман. Кроме брюк, на нем была только нижняя сорочка, натянуть подтяжки он забыл и они болтались по обеим сторонам тощего стариковского зада. Сжав челюсти — на скулах выступили желваки, старый моряк не отрывал взгляда от островка, на который глупая сила тащила «Горизонт».
Авария казалась неминуемой. Сейчас теплоход прижмет к Дрогдену, раздавит о железобетонную твердь. Осталось не больше двадцати метров — камень добросить можно.
В довершение всего звякнул сигнал из машинного отделения. Надо остановить главный двигатель. Льдом забило кингстоны, плохо поступает вода, машина перегрелась. Пора дать ей отдохнуть хотя бы минут с десять, иначе может случиться большая беда. Откажут механизмы, «Горизонт» превратится в беспомощную стальную коробку.
Расстояние между островком и дрейфующим судном продолжало сокращаться, правда, медленнее. Повинуясь своим прихотям, лед ослабил давление. Впереди затемнело что-то, похожее на разводье. Обдумывать и колебаться не оставалось времени. Капитан скомандовал: «Полный вперед!» Поступить иначе, несмотря на предупреждение механиков, он не мог. Он верил, что специалисты, отличию знающие дело, сумеют подчинить себе двигатель, менее выносливый, чем люди.
«Горизонт», как пришпоренная лошадь, рванулся и полминуты спустя был вне опасности. Все молча смотрели туда, где неторопливо уходил в темноту Дрогден.
Лоцман обратил внимание на свой костюм. Не говоря ни слова, повернулся и ушел в каюту — досыпать. Больше, но его предположениям, ничего с «Горизонтом» случиться не могло. Разве вступит в игру донная мина, о которой предупреждает лоция, — караулит «кораблиная смерть» где-то рядом. Но это такой ничтожный шанс, что думать о нем нелепо.