Ладно, расфилософствовался опять. Пора заканчивать. Осталась одна неординарная личность, которую так просто, в двух словах, и не опишешь. Кирилл Романов. Он же Крыс.
Что о нем сказать? Странные глаза цвета красного дерева и цинизм, цинизм, цинизм. Вот правда, он не обидится. Впрочем, однажды моя мама, литературовед по образованию, сказала: «Все врачи – гуманнейшие на свете циники, и Чехов тому первый пример». С Антоном Палычем я знаком не был, но в отношении Кирилла, который будущий врач-реаниматолог, точняк. Он вообще вроде… клевый. Его любит Марти. И он любит Марти. Я их отношения не совсем понимаю, с другой стороны… может, у такой «дружбы с привилегиями» свои фишки. Я-то консервативен. И так или иначе люблю всех друзей. Пусть и без привилегий! Вот как-то… так. Боже, уже хочется все переписать.
– Так, я тебе перепишу, – мрачно изрек Лева и закрыл тетрадку. – Пошли. Oh my God, неужели и я вот так буду тужиться?
– Ну кто тебя знает, – философски изрек Макс. Он-то давно понял: Левкина «негуманитарность» не порок, и пусть читает он избирательно, рассказчик из него мог бы выйти крутой. – Может, ты полюбишь наше Сокровище.
– Сокро-овище… – вздохнул Лева. – Сокровище – это лекарство от рака и ВИЧ.
– Которое еще изобретать. – Макс слез с барного стула и в который раз с неудовольствием вспомнил, что смотрит на Левку снизу вверх. Шириной плеч он друга превосходил, как, впрочем, и всех остальных, кроме Ники, а вот ростом был на третьем месте с конца. После Аси и Саши. – В общем, это… будешь вторым?
– NO! – Левка широко махнул рукой. – Я как-нибудь потом. И явно не сегодня.
– Угу. – Макс перехватил тетрадь под мышку и первым зашагал через толпу. Поймав взгляд Аси, расцвел: – Мои курочки? Простите, что задержался!
Задержался, правда. Зато все больше надеялся, что из затеи правда что-то получится. Не для потомков. Скорее для них самих. Великолепную Семерку из того самого вестерна объединяло большое общее дело. А Великолепную Восьмерку объединит дневник.
Мы. Раздражало всегда это слово, что-то в нем есть от коровьего мычания. Жизнь так устроена, что почти любое «мы» превращается в «я», стоит запахнуть жареным. И я это знала с детства. Поняла, еще когда мать, волчица наша гордая, свалила к новому ёбарю в Германию. Подцепила его в каком-то театре, а он возьми да и влюбись всерьез, так всерьез, что теперь детей у них трое. Родня ее быстро от нас отвалилась, у папы никого не было. Только я и осталась.
Как, оказывается, трудно вести дневники: мысли, о которых не подозревал, просятся на страницу вместо нормальных, да еще из памяти лезет всякое. Я стреляю лучше, чем пишу. Тройка за сочинение – предел. Ну, была. Пока я не свалила из школы после девятого. И правильно свалила, школа у нас дерьмище.
Так. Похоже, я придумала. Точнее, нашла. Не знаю, чего там от нас хочет Макс, но точно знаю, что читать про дерьмовые школы, всякую там травлю и прочее всем интересно. Может, и потомкам, если они случатся, будет?
Вот оно, начало всего. Когда мы пришли в 1-й класс, учительница кое-что про нас сказала. Завучу, в коридоре: «У меня вот в новом классе целых трое ментовских волчат…» Тоном не то «Блядь, за что?», не то «Бедные дети». Завуч только головой покачала. Я пересказала папе, он посмеялся. И отвел глаза.
«Ментовские волчата». Сначала я думала, нас двое: я и Марти. Но оказалось, Макс тоже, правда, отец у него не из милиции, а военный. Хотя для учителей все одно, для детей тоже. Чем больше взрослею, тем больше понимаю: так будет всегда. И «приличные люди погон не носят» тоже. Для мира без формы вся на свете милиция, прокуратура, армия состоят из злобных пришельцев. Или оборотней, да, скорее так. Рожающих ментовских волчат.
А завучиха вообще-то про нас не знала ничего. Не знала, например, что меня из садика вышибли, когда я пацана побила. Ебанутый был – раз в пару дней выпускал какой-нибудь чужой плюшевой игрушке кишки, загребал набивку пальцами и под рев хозяина бубнил: «Кишки-и, смотри-и». Ну а я что? Заломала ему руки и пообещала сломать. Ну да, мне года четыре было. Ну да, мои игрушки он не трогал, я только машинки любила, а машинки были неприкосновенны. А что? Теперь-то в академии, на предметах вроде криминальной психологии, я знаю, что правильно сделала. С игрушек многое начинается. А пацана я поймала, когда он нашел розочку от бутылки и решил повторить фокус с живой кошкой. С Джулькой нашей, которая при садике жила и рожать собиралась. Марти потом сказала: «Ты, может, лишила мир целого маньяка!» Я люблю порядок. Спокойствие. Тишину. И уничтожу все, что это нарушает. Всех тех, кто трогает других живых существ. Такая я, тоже ебанутая.