Человек ушел. Разведчик Николай Яковенко наблюдал за ним с другого конца оврага.
— Глядите, — сказал вдруг Мирковский.
К нам пробирался взволнованный Яковенко: наш новый знакомый, выйдя из оврага, подошел к повозке, поговорил о чем-то с женой, они запрягли лошадь и, пустив ее галопом, ускакали в Слободу!
Выслушав Яковенко, Мирковский сказал:
— Никому ни слова!
Комиссар стоял, сжав побелевшими пальцами приклад автомата. Взгляд его был напряженным и твердым, желваки ходили по скулам. Помолчав, он медленно проговорил:
— Все же я убежден, что это был человек, не способный предать своих.
— Может быть, ты и прав, — ответил Мирковский, — но обстановка, сам понимаешь, какая… Мы ко всему должны быть готовы. Пойду сам понаблюдаю за Слободой…
То, что командир с биноклем в руках направился к краю оврага, заставило бойцов насторожиться. Десятки глаз провожали Мирковского.
Скоро нас начала мучить жажда. Воды в наших флягах не было ни капли, солнце палило нещадно. Оно стояло в зените, и ни кустика не было в овраге, в тени которого мы могли бы укрыться.
«Скорее бы вечер, — думал каждый, — скорее бы кончилось все это…»
Нет ничего мучительнее, чем такое вот ожидание, когда напряжены каждый нерв, каждая клетка тела. Кажется, лучше бы начать бой, лучше рискнуть и идти по открытому полю, но не сидеть сложа руки и не ждать в бездействии.
Бойцы нервно курили, часто меняли позы, перекладывали с места на место оружие. Было видно, как трудно дается им вынужденное ожидание.
Бруслов понимал состояние бойцов. Вот он присел возле них на камень, открыл полевую сумку и вытащил из нее узкий голубой прямоугольник. Бойцы внимательно наблюдали за ним.
Он глядел на товарищей и видел, как загорелись их глаза; впервые за последние семь-восемь часов улыбка осветила их лица. Они хорошо знали, что было в руках у Бруслова: не раз они видели у комиссара такой же голубой прямоугольник.
Это была листовка с портретом Ильича, наклеенная на кусок голубого картона. Картон местами поблек, выцвел, но портрет на листовке сохранился: со знакомым прищуром глаз, с улыбкой, тронувшей губы, Ленин, наш Ленин улыбался нам.
В поле ходили люди, кругом по дорогам ездили полицаи, проезжали на мотоциклах немцы. Нас каждую минуту могли обнаружить и навязать бой в невыгодных, тяжелых для нас условиях, но нам казалось: совсем близко, рядом с нами великий наш человек. И мы становились спокойнее, увереннее в своих силах, руки крепче сжимали оружие.
Два часа дня. Четыре часа. Шесть. Вечер…
Народ с поля разъехался, опустели дороги. Дождавшись темноты, мы по открытому полю направились к Воробьевскому лесу. Замыкающим шел комиссар.
С полей тянуло опьяняюще сладким запахом спелой гречихи. А мы жадно хватали раскрытыми ртами заметно посвежевший воздух и готовы были отдать все за кружку (одну только кружку!) холодной воды. Через час мы уже спускались к реке.
Через несколько дней наша разведка побывала в селе Слобода. Немцев здесь уже не было, и разведчикам не стоило большого труда разыскать человека, с которым мы говорили в овраге.
Как родных, он встретил наших товарищей. Накормил их ужином. Напоил чаем. Прощаясь, сказал сокрушенно:
— Вы меня, наверно, ругали за то, что я не сдержал слово: сразу уехал тогда в Слободу. Признаюсь, встретив своих, советских людей среди белого дня, под самым селом, чуть ли не на глазах у немцев, я до того разволновался, что сердце заболело. У меня это старое дело — еще до войны ездил в Киев лечиться. Вот объяснил я, значит, тогда жене и соседям, что плохо мне, и поехал домой. А вечером взял бутыль молока, три буханки хлеба и прямо в овраг, да никого не нашел — вас уже не было.
— Заставили вы нас в тот день поволноваться, — стал вспоминать Александр Агарков.
— Да-а-а, встреча в тот день была… — закончил хозяин задумчиво, — навек запомню!..
— А у нас для вас подарок, — улыбаясь, произнес Агарков. — Комиссар передал. Просил вас найти и передать.
Он раскрыл вещмешок и вытащил из него листовку с портретом Ленина — ту самую листовку, которую Бруслов носил с собой.
— Вот, — сказал он, протягивая хозяину подарок. — Примите от комиссара и от нас на память.
— Спасибо вам! — взволнованно сказал хозяин. — Спасибо!
Он долго рассматривал портрет, читал текст листовки. Затем встал, отодвинул одну из висевших на стене репродукций и, завернув в газету, бережно спрятал за нее листовку.
— Радость людям будет большая! — сказал он приподнято. — Скажите своему комиссару: подарок в надежных руках. Из хаты в хату будем передавать его подарок, скажите. Из хаты в хату правду понесет. Честное слово даю, что так именно и будет. Пусть комиссар не сомневается!