«В академии Антон Иванович учился плохо; он окончил ее последним из числа имеющих право на производство в Генеральный штаб. Не потому, конечно, что ему трудно было усвоение академического курса. Да и курс этот вопреки существовавшему тогда в армии и обществе мнению не был труден. Он был очень загроможден. Академия требовала от офицера, подвергнутого строгой учебной дисциплине, всего времени и ежедневной регулярности в работе. Для личной жизни, для участия в вопросах, которые ставила жизнь общественная и военная вне академии, времени почти не оставалось. А по свойствам своей личности Антон Иванович не мог не урывать времени у академии для внеакадемических интересов в ущерб занятиям. И если все же кончил ее, то лишь благодаря своим способностям».
Однако в Генеральный штаб он попал не сразу, хотя имел на то полное право. Этот факт сыграл настолько важную роль в жизни Деникина, что следует на нем остановиться.
В академии, к моменту ее окончания Деникиным, произошла большая перемена. Начальник академии, генерал Леер, известный не только в русских, но и в европейских военных кругах как выдающийся лектор в области стратегии и философии войны, был смещен. На его место был назначен генерал Сухотин, человек, по-видимому, сумбурный, властный и грубый, но бывший другом военного министра. Он открыто критиковал своего предшественника, его методы, систему обучения и сразу же начал их ломать.
Достаточно сказать, что список офицеров, назначенных в Генеральный штаб, перед самым их выпуском из академии менялся Сухотиным совершенно произвольно четыре раза. В два первых списка имя Деникина было включено, но в два последних не попало.
Это было нарушением всех правил. Вскоре выяснилось, что, минуя конференцию академии и непосредственное начальство, а, также пользуясь своей близостью к военному министру Куропаткину, Сухотин отвозил ему доклады об «академических реформах» и привозил их обратно с надписью: «Согласен».
Примириться с подобным произволом Деникин не мог. Годы лишений, упорного труда, приобретенные знания, широкий кругозор, надежды на будущее - все это сразу сводилось на нет властной волей одного человека. И он прибег к единственному законному способу, предусмотренному дисциплинарным уставом, - к жалобе.
«Так как нарушение закона и наших прав, - писал он впоследствии, - совершено было по резолюции военного министра, то жалобу надлежало подать на него - его прямому начальству, то есть Государю Императору… Я написал жалобу на Высочайшее имя…»
В военном быту, проникнутом насквозь идеей подчинения, такое восхождение к самому верху иерархической лестницы являлось фактом небывалым.
Деникин предложил своим товарищам по несчастью последовать его примеру, но они не решились.
В бюрократическом Петербурге сей эпизод быстро превратился в большое событие. О нем говорили, его обсуждали, делали догадки, чем «этот скандал» кончится. Казалось невероятным, что молодой человек, Бог знает, откуда взявшийся, без имени, без связей, без протекции, посмел вдруг ополчиться против всесильной бюрократии. Штабс-капитан - против военного министра! Педагогический персонал и все товарищи Деникина по академии были на его стороне. Произошла большая несправедливость, и они всячески старались проявить к нему внимание и сочувствие. Начальник же академии, генерал Сухотин, хотел придать жалобе Деникина характер «крамолы». Военный министр приказал собрать академическую конференцию для обсуждения этого вопроса. Конференция вынесла решение: действия начальника академии незаконны. Но решение положили под сукно. Военное начальство всеми способами пыталось замять дело, но так, чтобы не осрамиться, чтобы не попасть в глупое положение. В результате Деникина и трех других неудачников вызвали в академию, «поздравили» с ваканциями в Генеральный штаб. Однако Деникину сообщили, что он будет причислен к Генеральному штабу лишь в том случае, если возьмет обратно свою жалобу, заменив ее заявлением, что, мол, хоть прав он никаких на то не имеет, «но, принимая во внимание потраченные годы и понесенные труды, просит начальнической милости…».
Однако академическое начальство не учло психологии Деникина. Он возмутился и вспылил: «Я милости не прошу. Добиваюсь только того, что мне принадлежит по праву».
Так впервые открыто проявились две черты деникинского характера: гражданское мужество и твердость.
Но слишком много впутано было в эту историю бюрократического самолюбия. Деникина не причислили к Генеральному штабу за характер!
Через некоторое время пришел ответ из «Канцелярии прошений, на Высочайшее имя подаваемых». Жалобу Деникина решено было оставить без последствий.
Таким образом, поднятый шум пошел впрок лишь трем его товарищам, жалобы не подавшим, сам же Деникин остался в проигрыше.
Любопытное наблюдение по этому поводу записал один из близких к Деникину людей:
«Обиду несправедливостью молодой капитан Деникин переживал очень болезненно. По-видимому, след этого чувства сохранился до конца дней и у старого генерала Деникина. И обиду с лиц, непосредственно виновных, перенес он - много резче, чем это следовало, на режим, на общий строй до самой высочайшей, возглавляющей его вершины».
Так или иначе, все происшедшее оставило в душе Деникина горький осадок и «разочарование в правде монаршей». «Каким непроходимым чертополохом, - думал он, - поросли пути к правде!» Это его собственные слова.
Итак, делать было нечего: все надежды рухнули. Весной 1900 года Антон Иванович вернулся в свою артиллерийскую бригаду в город Бела. Там снова начались томительные будни.
Два года спустя, когда страсти улеглись, написал он из своей провинции личное письмо военному министру генералу Куропаткину и спокойно изложил ему «всю правду о том, что было».
Куропаткин, прежде смотревший на эту историю лишь глазами генерала Сухотина, на этот раз сам проверил все факты и убедился в своей неправоте. К чести Куропаткина, во время ближайшей аудиенции у государя он «выразил сожаление, что поступил несправедливо, и испросил повеления» на причисление Деникина к Генеральному штабу.
Пять лет (в общей сложности), проведенных Деникиным в городе Бела, не прошли для него бесследно. В свободное время он начал писать. Его рассказы из военного быта и статьи военно-политического содержания печатались в течение ряда лет, вплоть до первой мировой войны, в журнале «Разведчик» и одно время, до 1904 года, в «Варшавском дневнике». Псевдоним он взял себе «И. Ночин». В своих «Армейских заметках» Деникин умудрялся, несмотря на дисциплинарные требования, хлестко обрисовывать отрицательные стороны армейского быта и отсталость командного состава. Это было началом его литературной деятельности.
Там же, в Беле, жил некий Василий Иванович Чиж. Недавно еще сам офицер-артиллерист, он был местным податным инспектором. С ним и его женой Антон Иванович подружился. В год производства Деникина в офицеры у супругов Чиж родилась дочь Ася. Три года спустя Антон Иванович подарил ей на Рождество куклу, у которой открывались и закрывались глаза. Девочка запомнила этот подарок на всю жизнь,
В январе 1918 года в Новочеркасске, перед уходом Добровольческой армии в свой знаменитый первый поход, она стала женой генерала Деникина.
Потеряв после окончания академии два года, Деникин летом 1902 года был, наконец переведен в Генеральный штаб. Служба его проходила сперва в штабе 2-й пехотной дивизии в Брест-Литовске; затем для ценза командовал он в Варшаве ротой 183-го пехотного Пултусского полка; а потом, осенью 1903 года получил опять назначение в Варшаву, в штаб 2-го кавалерийского корпуса на должность офицера Генерального штаба. Здесь в чине капитана и застала его русско-японская война.
Непродуманная и легкомысленная русская политика на Дальнем Востоке столкнулась в начале нынешнего века с захватническими устремлениями Японии, где уже тогда зарождались грандиозные планы доминирования на азиатском континенте. Подготовившись сама к войне, Япония знала, что Россия не сможет отразить вооруженное вторжение здесь, на Востоке, за тысячи километров от центра. Без объявления войны Япония внезапно, в ночь на 27 января (ст. ст.) 1904 года, напала на русскую эскадру в Порт-Артуре и вывела из строя два русских броненосца «Ретвизан» и «Цесаревич»и крейсер «Палладу». Этот пиратский налет сразу дал японцам превосходство на море и возможность беспрепятственно перевозить войска на материк.