Крушение белого движения выкинуло за пределы России свыше миллиона человек. Волна их катилась по нескольким направлениям: из Сибири - с остатками армии Колчака; с северо-запада - с отступавшими войсками Юденича; число беженцев с севера России, из Архангельска и Мурманска, было незначительно. Зато с черноморских берегов Юга России поток их был огромен. Сперва так называемая «деникинская» эвакуация, а затем великий исход после конца крымской эпопеи генерала Врангеля, когда в один день, 16 ноября 1920 года, из крымских портов вышло 126 судов, увозивших к берегам Босфора 145 тысяч 693 человека, из которых около сорока тысяч были последними бойцами белых армий. Бывшие союзники разместили их в Галлиполи, на острове Лемносе и в других местах поблизости от Константинополя. Но это было лишь временное пристанище. Срочно приходилось решать вопрос, как поступить с бывшей армией, сохранившей, несмотря на поражение, воинскую дисциплину.
У ее Главнокомандующего генерала Врангеля оставалась иллюзия сохранить свой правительственный аппарат, а главное - сохранить армию, чтобы при первой возможности возобновить попытку вооруженной борьбы с большевизмом.
Генерал Деникин смотрел на это иначе. После того, как армия покинула русскую землю, судьба ее была решена. Падение Крыма - конец открытой вооруженной борьбы, никто из бывших союзников не поддержит больше подобное предприятие. Всякая попытка сохранить за границей политическую власть бывшего правительства генерала Врангеля и армию как таковую вызовет резкую реакцию в парламентских и правительственных кругах Европы.
Тем не менее, Антон Иванович считал, что «армия должна быть сохранена», но иным способом: путем расселения ее в Балканских странах, где при содействии местных правительств (готовых оказать гостеприимство русским) он считал возможным поставить военные части на положение «вольных работ». Он предвидел, конечно, что со временем более предприимчивые люди пожелают выйти из полувоенной рабочей артели и найдут более доходные занятия. И, думая прежде всего о людях, он не хотел, чтобы здесь перед ними возникали препятствия.
«Если Вам удастся сохранить организационные ячейки, - писал он генералу Кутепову в ответ на его письмо, - то внутренняя, преемственная связь, которою всегда дорожили добровольческие части, предохранит их от распыления».
Антон Иванович смотрел тогда на будущую борьбу с большевистской властью не как на интервенцию извне. Восстание кронштадтских матросов, крестьянская борьба, охватившая большой район в Центральной России, все это, по мнению Деникина, предвещало возможность нового взрыва изнутри. Куда со временем и должны будут просачиваться его бывшие добровольцы, чтобы слиться с общерусским противобольшевистским движением.
И чем дольше жил генерал Деникин за границей, тем определеннее высказывался он против участия русских политических эмигрантов (и в первую очередь своих бывших соратников) в иностранной авантюре, направленной против России. Он указывал на опасность, грозившую русскому Дальнему Востоку от Японии, а затем, когда на горизонте Германии возник Гитлер, Антон Иванович был одним из первых, сказавших: «Не цепляйтесь за призрак интервенции, не верьте в крестовый поход против большевиков, ибо одновременно с подавлением коммунизма в Германии стоит вопрос не о подавлении большевизма в России, а о «восточной программе» Гитлера, который только и мечтает о захвате Юга России для немецкой колонизации.
Я признаю злейшими врагами России державы, помышляющие о ее разделе. Считаю всякое иноземное нашествие с захватными целями - бедствием. И отпор врагу со стороны народа русского, Красной армии и эмиграции - их повелительным долгом».
Так писал генерал Деникин уже в конце 1933 года. И, чем быстрее приближались события начала второй мировой войны, тем настойчивее говорил он на эту тему. Однако это не означало компромисса с коммунистической властью. К ней он всегда оставался непримиримым. И это кажущееся противоречие в желании поддержать в минуту опасности свою страну и ее армию, но не ее правительство Антон Иванович подробно объяснил незадолго до войны в публичном выступлении в Париже. Речь его, перепечатанная в сокращенном виде в большинстве русских заграничных газет, произвела тогда огромное впечатление на русскую эмиграцию. Но содержания ее мы коснемся в другом месте.
А пока вернемся в двадцатые годы.
Никому не навязывая взглядов, высказывая свое мнение только тогда, когда с ним желали советоваться, генерал Деникин щепетильно держался в стороне от дел своего преемника, «не желая хоть косвенно, хоть одним словом помешать новому командованию». Но именно эта щепетильность Антона Ивановича послужила недоброжелателям предлогом для ложного толкования поведения генерала. На этот раз умышленно был пущен слух, что бывший Главнокомандующий чуждается добровольцев и безразличен к их судьбе.
Таким образом, генерал Деникин оказался посторонним наблюдателем того, что происходило с его бывшей армией, которую из Галлиполи, Лемноса, Чаталджы частью перевезли в Болгарию, частью в Югославию. В Болгарии бывших офицеров и солдат поставили артелями работать в рудниках, прокладывать дороги. В Югославии король Александр принял бывшие русские кавалерийские части на службу в пограничную стражу. А через несколько лет началась их эмиграция по разным странам.
За границей Врангель образовал Русский общевоинский союз (РОВС) с отделами в странах, где находились бывшие офицеры и участники белого движения. Объявив себя председателем Союза, Врангель вошел в подчинение великому князю Николаю Николаевичу, бывшему Главнокомандующему Российскими императорскими армиями. Великий князь пользовался большим уважением в правых кругах эмиграции, и вокруг него надеялись объединить все ее «национально мыслящие»силы. Он жил во Франции, а потому парижское отделение РОВС'а сразу приобрело первостепенное значение.
Возникновение Общевоинского союза, экстерриториальной организации, явно враждебной коммунизму, тотчас же привлекло внимание Москвы. А когда через заграничных агентов стало известно, что генерал Александр Павлович Кутепов, бывший командир Добровольческого корпуса, переехал в Париж и образовал в РОВС'е боевой отдел для подрывной работы внутри России, в советских правительственных кругах встревожились.
Пятитомный труд генерала Деникина, появившийся потом в сокращенном виде на английском, французском и немецком языках, давал временную иллюзию материального благополучия, а спокойная жизнь в венгерской трущобе начала тяготить оторванностью от людей. Предлогом к переезду было письмо от генерала А. Г. Шапрона дю Ларре, женившегося в Бельгии на дочери генерала Корнилова. Этот верный друг Антона Ивановича настойчиво уговаривал его вернуться в Брюссель. Переезд произошел в середине 1925 года, но задержался генерал с семьей в Бельгии ненадолго. Весной следующего года он решил обосноваться во Франции.
К тому времени Париж стал центром культурной жизни русской эмиграции. Среди известных писателей, покинувших Россию, особенно тепло и дружески приветствовали Деникина Бунин, Куприн и Шмелев. Не менее горячо встретили его Бальмонт и Марина Цветаева. Они часто навещали его, проводили с ним вечера в долгих беседах на литературные и исторические темы, вспоминали прошлое. Иван Алексеевич Бунин подарил генералу свою книгу «Чаша жизни», где с необычайной для себя экспансивностью написал на первой странице:
«Антону Ивановичу Деникину в память прекрасного дня моей жизни - сентября 1919 года в Одессе, когда я не задумываясь и с радостью умер бы за него!»
Эта надпись относилась ко времени приезда генерала Деникина в освобожденную от большевиков Одессу, где жители города (среди которых был и Бунин) с неподдельным восторгом встречали и чествовали Главнокомандующего.
Встреча Деникина с Буниным была мимолетной, но она запомнилась Антону Ивановичу, так как давно он заочно любил и уважал большого писателя и художника слова, а теперь радовался возможности ближе сойтись с ним. Бунин рассказывал ему о своих злоключениях, о бегстве из Одессы после краха белого движения и о том, что творилось в русском «литературном мире» за границей. Но особой близости между ними не было, ибо Бунин жил на юге Франции, встречались они довольно редко.