БОЛЬШИЕ СЕРЕБРИСТЫЕ РЫБЫ
Карысь давно и беспокойно топтался на дебаркадере. Он уже всё здесь изучил наизусть, он уже дважды хотел убежать и искупаться, но в самый последний момент ему казалось — сейчас придут. И дважды никто не пришёл. Размеренно покачивался катер на мелкой волне, тёрся обшивкой о дебаркадер, и ни одной души не было на его палубе. Карысь затосковал и собрался уходить в третий раз, но в это время показались они.
Впереди всех шёл дядя Володя Басов. Шёл он в больших резиновых сапогах, большой брезентовой куртке нараспашку, весело сдвинув на затылок круглую фуражку с крабом. Шёл он широко в своих больших резиновых сапогах, и за ним едва поспевали Николашка Музин и Мефодий Иванович. Николашка тоже был в резиновых сапогах и брезентовой куртке, но... никакого сравнения. У него даже веснушки на носу ещё росли.
Наступила главная минута, ради которой Карысь всё утро прождал на дебаркадере. Он потихоньку расстегнул две пуговки на рубашке, сильно вздохнул и, не выпуская воздух, встал перед Басовым.
Но дядя Володя Басов, в больших резиновых сапогах, в большой брезентовой куртке, прошёл мимо Карыся, словно бы и вовсе не заметил его.
Тогда Карысь забежал вперёд и снова встал перед Басовым.
— Фу,— вздохнул дядя Володя,—сколько тут народа понатолкалось — и не пройдёшь.
Карысь испуганно оглянулся, но никого не было на дебаркадере, и тогда он тоскливо сказал:
— Возьми меня на катер.
— Ну? — удивился дядя Володя. — А штаны-то запасные есть?
— Зачем? — искренне удивился Карысь, сильно поднимая голову вверх, чтобы увидеть лицо дяди Володи.
— Без штанов не возьму,—он обошёл Карыся, ловко прыгнул на палубу своего катера и скрылся в рубке, даже не оглянувшись и ничего больше не сказал.
— Не горюй, Карысь,— Николашка небольно щёлкнул его по макушке,— дома в корыте поплаваешь.
Карысь увернулся от второго щелчка и сердито сообщил Николашке:
— Вот мы скоро лодку купим.
Казалось, всё пропало, и Карысь уже часто задышал от обиды, изо всех сил удерживая слёзы, когда перед ним остановился Мефодий Иванович.
— Здорово, Карысь,— с уважением сказал он.
— Здорово.— Карысь отвернулся.
— На катер хочешь?
— Хочу,— вздохнул Карысь и тоскливо посмотрел на катер.
— А дома чё скажут?
— Мы скоро лодку купим,— опять было начал Карысь, но Мефодий Иванович неожиданно ловко взял его поперёк пояса, и уже через секунду Карысь стоял на тёплой, мелко вздрагивающей палубе катера, с бессильным восторгом и благодарностью глядя на Мефодия Ивановича.
Невыносимо плавно и торжественно разворачивалась деревушка Карыся за бортом. Впервые она открылась Карысю с широкого простора Амура и впервые проплыла мимо него, как раньше проплывала вода. Каждый дом и каждая сараюшка хорошо просматривались отсюда, а особенно — дом Карыся. Был он большой, красивый, уютный — самый лучший дом в деревне. Но вот уже и последний дом мелькнул в черёмуховых зарослях, потянулась вдоль берега жёлто-оранжевая марь, потом мелкий березнячок, и наконец с плавных и мягких линий начались сопки.
Мефодий Иванович и Карысь сидели на крыше машинного отделения, и Карысь впервые ощущал, как могуче и равномерно бьётся под ним жизнь совершенно неведомого существа — машины. Но ещё сильнее ему хотелось посмотреть, как управляют этой машиной и как поворачивают такой большой катер.
Мелкие волны, что равномерно и бесконечно катились по Амуру, мягко ударялись о катер и выныривали с другой стороны. За кормой вода бурлила и пенилась, и множество пузырьков взбухало на её поверхности.
— Здесь глубоко?— спросил Карысь Мефодия Ивановича.
— Глубоко. — Мефодий Иванович курил и смотрел на пробегающие за бортом сопки.
— С макушкой?
— Пожалуй, с тремя.
— У-у-у,—восхищённо протянул Карысь.
Помолчали. У Карыся было много вопросов, но он робел. Он уже знал, что взрослые не очень-то любят, когда их много спрашивают.
— Мефодий Иванович,— выскочил из рубки Николашка,— тебя капитан кличет.
— Чего он?
— Не знаю.
Мефодий Иванович неохотно поднялся, плюнул на папиросу и выбросил её за борт.
— Пошли, Карысь.
В рубке было чисто и строго. Дядя Володя Басов стоял возле рогатого колеса и что-то записывал в тетрадь.
— А, Карысь. — Он не удивился и не заругался, чего очень боялся Карысь, а тронул его большой рукой по голове и непонятно спросил: — Поштурвалить хочешь?
Карысь не знал, что такое «поштурвалить», но на всякий случай кивнул головой и тяжело сглотнул набежавшую слюну.
— Ну, тогда держи.— Он легко поднял Карыся и поставил у рогатого колеса.— Да ты, брат, ничего не видишь. Что же ты так плохо растёшь?
Действительно, до окон Карысь мог дотянуться разве только рукой, и то лишь приподнявшись на цыпочки. Обида и стыд, что он такой маленький, переполнили Карыся, но тут Мефодий Иванович сказал:
— Ничего, он ещё нас с тобой обгонит. Вишь, боевой какой, так и вцепился в штурвал. Теперь краном не оторвёшь. Чего звал-то?
— Да тут такое дело, Мефодий Иванович...
Карысь не дышал. Стиснув зубы, он крепко держал штурвал, изо всех сил стараясь, чтобы он ни в какую сторону не шелохнулся. О чём угодно мог мечтать Карысь, но чтобы на катере, у штурвала! От напряжения и взволнованности Карысь даже вспотел. Он уже теперь представлял, как будет рассказывать ребятам об этом, и как они не поверят, и как он презрительно скажет им: «Если хотите, спрашивайте у дяди Володи, а только я катер сам вёл». И как они все удивятся и будут завидовать ему, и Витька, наверное, сразу полезет дружить. Ведь Витька катером никогда не правил, а вот он, Карысь, правит, и хоть бы что.
Однако постепенно Карысю становится не «хоть бы что». Руки, поднятые высоко вверх, начали затекать и наливаться такой тяжестью, какой Карысю испытывать ещё не доводилось. Потом начали болеть не только руки, а и плечи, и спина, а ещё через некоторое время Карысь с испугом и стыдом заметил, что у него мелко трясутся ноги. И в это время дядя Володя, закончив разговор с Мефодием Ивановичем, встревожено сказал:
— Ого, брат Карысь, да мы этак на косу вылетим. А ну, пусти-ка.
И Карысь с облегчением отпустил штурвал. К его удивлению, дядя Володя совсем не сильно толкнул штурвал, и он быстро закрутился, и в глазах зарябило от мелькания его рожков.
— Ну как, Карысь, понравилось штурвалить? — спросил Мефодий Иванович.
— Понравилось,— одними губами выдохнул Карысь.
— Ешь, ешь, Карысь, дома-то этакой ушицы не отведаешь,— потчевала Карыся бабка Аксинья.
— Горячая.
— А как же. Уха горячая — рыбак с удачею. Ты дунь да сплюнь, корочку обрежь да потихоньку съешь.
Сидит Карысь за высоким столом на рыбацком стане. Стол врыт ногами в землю, скамейки вокруг него — тоже. Стол и скамейки — на улице. Можно есть и смотреть, как загружают рыбаки плашкоут большими серебристыми рыбами, посыпая их сверху мелко наколотым льдом. Много лодок стоит под берегом. На кольях, вбитых прямо в песок, сушатся громадные сети. Всё здесь, на стане, необычно и удивительно Карысю. Избушки, почти по самую крышу врытые в землю, лабазы, огромный чёрный котёл, тяжело покачивающийся над костром, ледник, тщательно укрытый взопревшей соломой, да и сами рыбаки. Даже бабка Аксинья была здесь совсем не такой, как дома. Она суетилась у котла, приветливо смотрела на Карыся и подкладывала, подкладывала ему рыбные кусочки в алюминиевую миску. Карысь боялся обидеть бабку Аксинью и потому долго и терпеливо ел. Но вот этот, последний кусочек, он уже съесть не мог.